гражданинснехорошимвзглядомбеспокойных колючих глаз. Парочка о чём-то тихопереговаривалась. Неожиданно на последней ступеникрыльца что-то живое, серое, чёртом влетело подвмиг взбесившийся башмак широкоплечего мужчины.Воздухпотрясдикийвопль,занимпоследовалстранный,каркающиймат.Сраздирающимдушушипением Дивуар бросился прочь. Водитель Жигулейударил по тормозам – чуть позже раздался глухойзвук ударамашиныобмашину.

Духомодолевдорогу,Дивуарвзлетелнапервоепопавшеесянапутидерево.Егосердечкобилосьчастои чисто,как серебряный молоточек.

Там,внизу,надругойсторонеулицы,уступенеймагазина«Вина-Воды»,задравкнебутупойнебритый подбородок,лежал мужчина, в изголовьеегомедленнонабухаланебольшаячёрнаялужица.Тутже,рядомстелом,покоиласьгрязнаязасаленнаяавоська,сквозьмелкуюсеткукоторойвиднеласьпарадешёвойконсервированнойкильки,буханка чёрного ленинградского хлеба и три

«столичные»водки,страннымобразомнепострадавшиевовремяпаденияхозяина.Ещёпомостовой катилась большая тёмная бутылка

«Игристого», за обильную пену свою, с нежданнымтрескомвырывающуюсянаружу,прозваннаявнароде«огнетушителем»,заней,судорожновытянуввперёдруки,вприсядкускакалстранныйкаркающий,человек.

Изразбитыхавтомобилейвыходилилюди.

Господи!–прошутебя:сделайвсё,какнадо,тольконеделай,какяхочу!

(Вопльбывалогочеловека).

На Невском проспекте царил час пик. Прохожие нескончаемым потоком, валили в обе стороны проложенной Петром главной улицы Северной Пальмиры. Художники выстроились в шеренгу.

– Прут-то! – глубокомысленно изрёк примкнувший к коллегам дядя Казимир, в его тёмных, ещё хранивших следы недавней катастрофы глазах, пронзая бетонную плиту обиды, уже пробивались лучики живого охотничьего азарта.

– Не желаете ли портрет?! – обратился, дрыгнув ляжкой, к проходившим мимо девицам Вениамин.

Подружки одновременно повернув головы, хором пропели:

– Мы не фотогигиеничные!

Собрав ладони рупором, Венечка громко прокричал:

– Мыться чаще надо! В баню, девицы! Сейчас же в баню!

– Веня, смотри, англичане! – Антон кивнул в сторону шумно выгружавшихся из большого, сверкавшего чёрными зеркальными окнами, автобуса иностранцев:

– Давай, с Богом!

– А ты?

– А у меня, кажется, гости.

Действительно, в кресле Антона беспечно развалившись, покачивал ногой плотный бородатый человек. Огромная песцовая шапка, бесформенно сидевшая на его, без того немалой голове придавала ему вид человека бывалого и до невозможности основательного. Мужчина вежливо покашливал в кулак, постоянно поправляя на широком, шоколадного цвета, носу огромные, занимавшие половину лица, затемнённые очки. Остальное пространство, вплоть до самых глаз, было сплошь покрыто густым волосяным покровом. В человеке чувствовался размах.

– И что это Вы у меня тут делаете, товарищ? – вкрадчиво спросил его Антон.

– Вот, сижу, – в тон ему, ответил бородач, – жду.

– Кого, простите, ждёте?

– Может, и вас. Вы хозяин?

– Но я не стригу, товарищ.

– А и не надо меня стричь,      –      широко оскалился мужчина, – меня рисовать надо!

– Ах, рисовать прикажете?! – воскликнул Антон. – И что же мне в вас рисовать, товарищ?

– Что видишь, то и рисуй, товарищ! – обиженно насупился клиент.

– Извините, но кроме зарослей ничего не вижу!

– Рисуй, как есть! – в голосе мужчины появились хотя и незлобивые, но нервные нотки. – Хватит, а? Ты художник? Вот, давай, рисуй!

Антон пристально поглядел на странного клиента, печально покачав головой, предложил:

– Вы хотя бы очки сняли, гражданин! – и, порывшись в ящике для рисовальных принадлежностей, найдя нужный кусочек соуса, приступил к работе.

Спустя пару минут человек заёрзал в кресле: