Когда та девочка предложила мне поехать в Лагерь Иисуса, я спросил ее:

– Будет ли там Иисус?

Она смутилась, а потом ответила «нет».

– Ну, – сказал я, – тогда это все равно что поехать в хоккейный лагерь и не играть в хоккей, тебе не кажется? – Я отвернулся и пошел прочь от нее, а она сказала мне вслед:

– Иисус любит тебя.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, – призналась девочка. – Но я в это верю, чтобы жить дальше.

Я обшарил все карманы куртки и брюк, прочесал подъездную дорожку, но не нашел айпод, а значит, он потерян где-то между этим местом и ее домом.

Вдруг она решит, что я пытался украсть его?

Вдруг она кому-нибудь расскажет?

Когда я возвращаюсь домой из школы, жизнь уже вернулась в норму. Мать строчит что-то на ноутбуке за кухонным столом, а Джейкоб сидит в своей комнате за закрытой дверью. Я по-быстрому готовлю себе лапшу рамен, ем ее у себя под композиции группы «Coldplay», орущие из колонок, и делаю домашку по французскому.

Мама всегда говорит, что нельзя слушать музыку, когда готовишь уроки. Однажды она ввалилась в мою комнату и обвинила меня в том, что я не выполняю задание по английскому, когда в тот момент я именно этим и занимался. «И какую оценку ты получишь, если думаешь совершенно о другом?»

Я предложил, чтобы она села рядом и прочитала с экрана компьютера написанное мной.

Она сделала это и сразу заткнулась. За ту работу я получил пятерку, как мне помнится.

Полагаю, гены в нашей семье перемешались, и в результате Джейкоб может сосредоточиться только на одной вещи и занимается ею как одержимый, а я могу делать десять дел одновременно.

Выполнив домашнее задание, я ощущаю, что не наелся, и спускаюсь на кухню. Матери нигде не видно – и в доме нет уродской еды для разнообразия (ну, схохмил), но я замечаю сидящего в гостиной Джейкоба. Смотрю на часы, хотя это напрасный труд: если он здесь, значит сейчас половина пятого и вот-вот начнутся «Борцы с преступностью».

Я мнусь на пороге, глядя на Джейкоба, уткнувшегося носом в свои блокноты. Мне хочется незаметно ускользнуть от него, но я помню, как он выглядел сегодня утром. Хотя я и говорил: «О, лучше бы его вообще на свете не было», увидев брата таким, словно в нем погас свет, я почувствовал, будто меня ударили в живот, а потом еще и еще раз.

Что, если первым родился бы я и синдром Аспергера развился бы у меня? Стоял бы Джейкоб здесь с мыслью: «Ах, только бы он меня не заметил»?

Я не успеваю хорошенько прочувствовать свою вину, так как Джейкоб начинает говорить. На меня он не смотрит никогда, но, вероятно, это означает, что остальные его органы чувств настроены очень тонко.

– Сегодня двадцать вторая серия, – говорит Джейкоб, словно мы с ним уже давно беседуем. – Старая, но хорошая.

– Сколько раз ты видел ее? – спрашиваю я.

Джейкоб заглядывает в блокнот:

– Тридцать девять.

Я не большой поклонник «Борцов с преступностью». Прежде всего, на мой взгляд, актеры в нем играют отвратительно. Второй момент: в фильме показывают, наверное, самую лучшую в мире криминалистическую лабораторию, там у них все звякает и свистит. Подозреваю, что у вермонтских криминалистов камера для обкуривания больше похожа на заклеенный скотчем старый аквариум Джейкоба, чем на то, что показывают в «Борцах с преступностью», где все подсвечено неоновыми огнями и блестит хромом. Да и следователи в этом сериале, похоже, больше озабочены не раскрытием преступлений, а тем, кто в чью постель запрыгнет.

Но я все равно сажусь на диван рядом с братом. Между нами расстояние почти в фут: Джейкоб не любит, когда к нему прикасаются. Я знаю, что, пока идет фильм, лучше молчать, и приберегаю свои критические комментарии для рекламных пауз с показом таблеток от эректильной дисфункции и стирального порошка.