В Вестминстерском аббатстве царила тяжелая тишина, нарушаемая только всхлипываниями и тихими рыданиями. Джордж Грейг, редактор, чья сестра когда-то снимала квартиру вместе с Дианой, а потом вошла в ее свиту, сказал мне: «Все вокруг было погружено в печаль, присутствующие чувствовали себя в самом сердце скорбящего мира».

Вряд ли что-то могло потрясти и разозлить Ее величество и принца Филиппа – в их жизни в служении обществу – больше, чем обвинительная речь брата Дианы, Чарльза Спенсера. Его слова, прозвучавшие с кафедры, произвели эффект разорвавшейся ручной гранаты, брошенной в присутствующих на церемонии членов дома Виндзоров. Чарльзу Спенсеру тогда было тридцать три года, и его литературной славе еще предстояло окрепнуть благодаря множеству мастерски написанных историй. Ту речь он посвятил Диане Преследуемой, проявив ту же склонность к риску, которая была у его сестры. Он пообещал ее духу: «Мы не позволим [юным принцам] страдать от тех притеснений, которые часто ввергали тебя в отчаяние и слезы». Он заявил: «Мы, твоя кровная семья, сделаем все возможное, чтобы продолжить воспитание этих выдающихся молодых людей в русле любви и творческой свободы. Так их души не будут скованы слепым следованием долгу и традициям, а смогут петь в полный голос, как ты хотела».

Кровная семья! Этими словами Чарльз Спенсер нанес окаменевшим членам королевской семьи метафорический удар в лицо. В былые времена за такое его швырнули бы в Тауэр и казнили. Особенно оскорбительной была та часть речи, в которой звучал намек на величие Дианы, которая «доказала: ей не нужен был королевский титул, чтобы продолжать нести в мир личную магию». Во время трансляции было хорошо слышно, как волна аплодисментов прокатилась по ожидавшей снаружи толпе и далее через Большие западные ворота к нефу, пока – впервые в истории этой великой церкви – не оказалось, что хлопают уже все собравшиеся. Все, кроме королевской семьи. Дебби Фрэнк, астролог Дианы, сидевшая рядом со всхлипывавшим телеведущим Майклом Бэрримором, вспоминала, что звук аплодисментов показался ей похожим на раскат грома. Архиепископа Кэри речь Чарльза Спенсера шокировала: он назвал ее «мстительной и злобной». Принц Филипп был так разгневан, что лорду Брэбурну, зятю Луи Маунтбеттена[8], пришлось его успокаивать. «Как нагло», – отметила, по словам очевидцев, королева-мать. Даже Королеве непросто было оставаться выше всего этого. Спустя почти семь лет, на открытии мемориального фонтана имени принцессы Дианы в Гайд-парке, она бросит Чарльзу Спенсеру: «Надеюсь, теперь вы довольны».

Больше никогда.

После разрыва с Дианой Чарльз нанял для мальчиков няню, Тигги Легг-Бурк, которая заменила им добрую старшую сестру. После похорон, в понедельник, она повела их смотреть Бофорт-Хант, лисью охоту. Там их встретил – со всем подобающим сочувствием – капитан Ян Фаркуар. «Рад видеть вас, сэры, – сказал он опечаленным принцам. – Хочу сказать, что все мы искренне сожалеем о случившемся с вашей матерью. Примите наши глубочайшие соболезнования. Все мы гордимся тем, как вы держались на церемонии в субботу. Теперь мы должны просто жить дальше».

«Спасибо. Вы правы, – мрачно ответил принц Уильям, в котором ярко проявился стоицизм, унаследованный от бабушки. – Мы все должны теперь просто жить дальше».

Гарри оказался менее стойким, и жизнь без матери стала для него испытанием. Спустя несколько недель после ее смерти Чарльз, чтобы как-то подбодрить сына, забрал его из школы и увез в пятидневный тур по Южной Африке – в Эсватини и Лесото, а затем в Ботсвану, на сафари, которым руководил Марк Дайер, умный и хитрый бывший конюший и бывший же офицер валлийской гвардии. Позднее он станет наставником мальчиков. В Йоханнесбурге Дайер подарил Гарри незабываемый день, устроив ему закулисную встречу с группой Spice Girls. Королевскую группу в Африке сопровождал писатель Энтони Холден. В воспоминаниях он писал, как с нетерпением ждал появления принца Гарри на концерте. Придет ли он в джинсах и футболке, которые непременно надел бы, будь его мать рядом? Или наденет костюм и галстук, символ влияния Виндзоров? Гарри выбрал костюм и галстук, и это, по словам Холдена, означало, что «память о Диане уже начала стираться».