Так и вышло. После пяти дней народных волнений Елизавета неохотно возвратилась в Лондон, пройдя через шумную толпу и осмотрев возложенные у Букингемского дворца цветы. Затем она в прямом эфире обратилась к нации – это случалось нечасто – и выразила сочувствие, которого, скорее всего, не испытывала (назвать себя «бабушкой» ее убедили на Даунинг-стрит). В конце концов ей пришлось смириться и приспустить флаг над Букингемским дворцом. Мне рассказывали, что принц Филипп расценил все это как величайшее унижение.

Самый сложный разговор в жизни Чарльза состоялся в 7:15 утра в замке Балморал, когда он разбудил сыновей (одному было двенадцать, второму – пятнадцать), чтобы сообщить о смерти их матери. В документальном фильме, снятом Ником Кентом на двадцатилетие со дня гибели Дианы, принц Гарри описал ощущения от того дня, о которых в более поздних интервью больше не упоминал: «Это очень тяжело – говорить своим детям, что второй их родитель умер… Но он был рядом, понимаете? Теперь остался он один, и поэтому старался изо всех сил, оберегал и заботился».

Принц Уильям вспоминал: «Шок – вот что ты ощущаешь. Я чувствую это до сих пор… Люди часто говорят, что это кратковременное состояние, но это не так. Потрясение того дня сопровождает меня уже двадцать лет, словно я несу тяжкий груз».

Организовать погребение Дианы всего за неделю было непросто. Джордж Кэри, архиепископ Кентерберийский, отправил настоятелю Вестминстерского собора молитвы, которые должны были прозвучать на службе. Ему в ответ сообщили, что семейство Спенсеров не желает упоминаний королевской семьи. Букингемский дворец, в свою очередь, настаивал на отдельной молитве для представителей Короны и на том, чтобы не произносились слова «народная принцесса».

Четыре дня продолжались споры о том, кто из мужчин королевской семьи должен идти за гробом Дианы. Пожелания сторон передавали личный секретарь Королевы Роберт Феллоуз, находившийся в Лондоне, и его представитель Робин Джанврин, оказавшийся в самой гуще событий – в замке Балморал. Принц Филипп, который следил за переговорами, время от времени громогласно в них вмешивался.

Один из тех людей, кто занимался планированием похорон, рассказал мне следующее: «Спенсеры то и дело говорили, что должны будут делать дети. Филипп неожиданно не выдержал: "Перестаньте диктовать нам, как поступить с мальчиками. Они только что потеряли мать!" В его голосе было столько эмоций! Он говорил как дедушка». А еще он говорил как человек, фактически лишившийся матери, когда ему было десять.

Аластер Кэмпбелл, пресс-секретарь Тони Блэра, в дневниковой записи от 4 сентября 1997 года отметил, что принца Уильяма «поглотила ненависть к средствам массовой информации», охотившимся за его матерью, и он отказывался следовать за гробом. Они с Гарри твердо придерживались этого решения. Принц Чарльз должен был отправиться в Вестминстерское аббатство вместе с братом Дианы, но Чарльз Спенсер так сильно его ненавидел, что не хотел даже ехать с ним в одной машине. В итоге Филипп, который всегда умел находить решения в сложных ситуациях, мягко убедил мальчиков: «Если я пойду за гробом, пойдете ли вы со мной?» Он напомнил им, как фотографии похорон важны для всего мира. Хотя Гарри и по сей день вспоминает, насколько это было тяжело лично для него, с точки зрения дворца Филипп поступил правильно. Три поколения мужчин королевской семьи, торжественно следующих за гробом Дианы, – это невозможно забыть, в том числе и как важное заявление о династической преемственности, которое было необходимо монархии.