Въ одной сторонѣ – за Тихимъ океаномъ – оторвавшаяся отъ государства огромнѣйшая творческая сила, въ титанической борьбѣ съ туманами, бурями, дикарями и бѣлыми бандитами строила эфемерную Россійско-Американскую имперію, т. е. выравнивала и уплотняла почву для англосаксовъ Америки; въ другой – на поляхъ Италіи, на высяхъ Швейцарскихъ горъ, подъ Шёнграбеномъ, Аустерлицемъ, Прёйсишъ-Эйлау, Фридландомъ и по всему кровавому пути отъ Москвы до Парижа доблестнѣйшая изъ всѣхъ армій собирала камни для пьедестала англійскому величію.

Въ теченіе всего этого времени превратившаяся изъ великаго историческаго пути въ столь или не столь отдалённыя мѣста Сибирь, какъ заброшенное поле, начала прорастать сорными травами, среди которыхъ ярче другихъ выдѣлился своею весьма конфузною для нашей освѣдомлённости и государственнаго трезвомыслія зеленью чертополохъ «жёлтой опасности».

Не сумѣвъ войти въ Китай съ открывающагося на море параднаго подъѣзда и помирившись на узенькой кяхтинской щели, – мы, изъ страха потерять и послѣднюю, во-первыхъ, не рѣшились высказать своё удивленіе: когда же это и какимъ образомъ ни разу не вылѣзавшій изъ-за своей каменной перегородки Китай овладѣлъ цитаделью Татаріи – Монголіей – и оказался нашимъ непосредственнымъ сосѣдомъ? Во-вторыхъ, узаконивъ молчаніемъ этотъ захватъ, мы точно связали себя клятвою никогда не заглядывать за новую китайскую границу и не интересоваться тѣмъ, что тамъ происходитъ.

Въ результатѣ получилось вотъ что:

Въ то время, какъ наши политическіе изслѣдователи съ усердіемъ семидесяти толковниковъ цѣлыми томами поясняли смыслъ загадочной строки нерчинскаго трактата «…далѣе, по тѣмъ же горамъ, до моря протяжённымъ…», а Академія Наукъ ломала голову надъ вопросомъ, куда же дѣвались тѣ видѣнныя однимъ изъ ея членовъ, Мидендорфомъ, кучи камней, которыя должны были изображать собою пограничные столбы? – графъ Нессельроде, основываясь въ 1850 г. на донесеніяхъ селенгинскаго коменданта Якоби, писанныхъ въ 1756 г. (т. е. 94 года назадъ), и на сообщеніяхъ іеромонаха Iакинѳа, докладывалъ Государю и, какъ министръ иностранныхъ дѣлъ, убѣждалъ Особый Комитетъ не касаться Амура, въ устьѣ котораго есть большіе города, крѣпости и цѣлая китайская флотилія съ экипажемъ въ 4.000 человѣкъ. Свѣдѣнія министра оказались на повѣрку ошибочными. На нижнемъ Амурѣ ни о какихъ городахъ, крѣпостяхъ и флотиліи не было и помину. Невельской нашёлъ тамъ только одного стараго маньчжурскаго купца, на колѣняхъ умолявшаго простить его дерзость и не выдавать маньчжурскимъ властямъ. Вверхъ по рѣкѣ прозябали тѣ же полуосѣдлые дауры. Выстроившійся для встрѣчи Н. Н. Муравьёва айгуньскій гарнизонъ поражалъ убожествомъ своего вида и допотопностью вооруженія. На желаніе генералъ-губернатора почтить салютомъ своего гиринскаго коллегу, послѣдній отвѣтилъ поспѣшною просьбою не дѣлать этого, «потому что мы народъ мирный, да и наши военные не любятъ выстрѣловъ».

Всё это ясно говорило, что взявшій на себя роль охранителя Китая сырой маньчжурскій матерьялъ разложился окончательно и что правъ былъ Равенштейнъ, указывая на полную беззащитность самой Маньчжуріи и на возможность для насъ въ любой моментъ съ одною дивизіей дойти до Печилійскаго залива, а при желаніи и до Пекина. Его опасенія были ошибочны лишь въ томъ отношеніи, что, вполнѣ довольные безкровнымъ занятіемъ лѣваго берега Амура, сами мы, во-первыхъ, недоумѣвали, зачѣмъ, собственно говоря, нуженъ намъ Печилійскій заливъ? и, во-вторыхъ, были убѣждены, что какія бы тамъ сказки ни разсказывала исторія, а четыреста милліоновъ всё-таки серьёзная вещь!