– Твой брат-утешитель сказал, что ты подал документы в университет? Опять?

– А что мне ещё делать, мастер? – ответил Мертвец, с некрасивым удовольствием наблюдая, как она дернулась, услышав это обращение из его уст. – Стоять в углу и покрываться пылью?

Мастер подошла к окну, оперлась руками в перчатках о низкий подоконник.

– Здесь исполняют любые прихоти пациентов, это правда, – сквозь зубы ответила она. – Но большинство из них воевали, получили свои болезни не просто так, пострадали от…

– А я разве не пострадал? – удивился Мертвец. – Если бы не война, я родился бы нормальным.

Мастер не дала ему договорить, со всей силы ударила кулаком по подоконнику, так, что зазвенели стекла.

– Если бы не война, тебя, отродье, и вовсе бы не существовало, – она сорвалась на крик, и в крике этом были слышны злые слёзы.

В дверь тут же постучали.

– Войдите, – пригласил Мертвец.

На пороге стоял брат-утешитель, приставленный к Мертвецу, и растерянно улыбался. Он был молод и ревностно относился к своим обязанностям – утешал и развлекал Мертвеца и двух других своих подопечных, как мог.

– Мы не ругаемся, – уверил его Мертвец. – А если и так, я не сахарный – не растаю.

Брат-утешитель продолжал топтаться на пороге.

– Госпожа… мастер… – наконец промямлил он. – Можно вас на два слова?

Мастер Игла повернулась к нему, произнесла ледяным тоном:

– Что случилось?

Брат-утешитель разыграл целую пантомиму: слишком заметно подмигнул, скосил глаза в сторону Мертвеца и шепнул:

– Такие новости… не при нём. Я должен охранять его покой.

– Я всегда говорила, – поджала губы мастер, – что ставить всех здесь живущих в одинаково привилегированное положение – несусветная глупость. Но у магистра слишком доброе сердце. Говорите, что случилось. Он не сахарный – не растает.

Мертвец усмехнулся, услышав из её уст собственное выражение. У брата-утешителя новость была готова сорваться с языка и легко сорвалась:

– Около получаса назад… одного из пациентов, мастера Тристана из ордена Грозы… нашли мертвым…

– Когда его видели в последний раз живым? – тут же спросила мастер, стремительно подходя, почти подбегая к брату-утешителю.

– После завтрака…

Мастер качнула головой.

– Значит, у этого – алиби, я уже была здесь. Хорошо.

И ушла, даже не кивнув на прощание. К тому времени, как Мертвец пришёл на берег озера, труп уже унесли. У мастера Тристана была хорошая смерть, очень хорошая. Его тело обнаружили на берегу озера, куда он каждый день ходил кормить уток. На скамейке под магической сливой, цветущей круглый год и никогда не приносящей плодов. Он улыбался, умирая – так сказал Мертвецу приятель из ордена Разума. Улыбался, будто обрёл свободу. И никто в Доме Слёз не плакал. Мастеру Тристану завидовали. Никто не плакал, кроме его ручного зверька, шелковинки – его верного компаньона. Он к следующему утру околел.

Вечером Мастер Игла заглянула к Мертвецу. От неё пахло магией Тьмы и соприкосновением с Гранью мёртвых, с долиной теней. Должно быть, она допрашивала труп.

– Ради Хозяина и Хозяйки, – сказала она, снимая и надевая перчатку на руку. – Ни во что не вмешивайся.

– Хорошо, – ответил Мертвец.

Мастер Игла постояла какое-то время молча, глядя сквозь Мертвеца, потом добавила каким-то другим, незнакомым тоном:

– Ешь печенье и ни о чём не беспокойся.

– Хорошо, – повторил Мертвец.

Игла покачала головой и вышла из комнаты. Мертвец слушал, как шелестит её мантия и цокают подкованные каблуки армейских сапог. Он позвал брата-утешителя, отдал печенье ему. Зачем-то сказал:

– Когда моему телу и сознанию было лет пять, я думал, что мастер Игла приходится мне матерью.