В 1811 г. – еще до смерти отца – остальные братья начали жаловаться на иногда нетерпимый тон писем Натана. Но лишь начиная с середины 1814 г. он стал по-настоящему доминирующим партнером – чтобы не сказать деспотом. Главным поводом для ссор стало его стремление указывать братьям, что делать. В июне 1814 г. он приказал Соломону ехать в Амстердам, чтобы помочь Джеймсу, и воспользовался случаем, чтобы обругать братьев, оставшихся во Франкфурте: «Знаешь, Амшель и Карл меня ужасно огорчают. Ты и понятия не имеешь, как по-идиотски они пишут, и они тянут из меня как сумасшедшие… Они пишут мне такие глупости, что сегодня я очень зол. Амшель пишет Джеймсу, как будто может вести дела самостоятельно». Очевидно, письмо задело нужную струну, и призыв Давидсона к Натану воздержаться от «пренебрежительной переписки» последовал слишком поздно. Расстроенный Карл слег, предупредив Натана, что, если «он будет продолжать в том же духе», вскоре «один из его партнеров окажется на том свете», так тяжело подействовали на него письма. Соломон тоже жаловался на «страшные боли в спине и ногах», однако интонация его письма была более сердитой: «Я ни на миг не поверю, что, даже будь я ученым Натаном Ротшильдом, я мог бы обращаться с другими четырьмя братьями как с глупыми школьниками и только себя считал умным… Не хочу больше огорчаться и болеть больше, чем я болею и без того. Выражаясь прямо, мы не пьяницы и не дураки. У нас даже есть нечто такое, чего, видимо, нет у тебя в Лондоне, – мы аккуратно ведем наши книги… Будь мои слезы черными, я писал бы куда легче, чем чернилами… День, когда из Англии приходит почта, повергает меня в ужас. Эти письма снятся мне каждую ночь… Так не пишут своим родным, своим братьям, своим партнерам».

Однако на все возражения братьев Натан просто угрожал прекратить все дела: «Должен признать, что я сыт по горло запутанными делами и их неприятными последствиями… И отныне, начиная с сегодняшнего дня… думаю, что будет лучше, если Соломон закроет все парижские счета и приедет в Лондон. А Давид[сон] может захватить с собой амстердамские счета. Затем мы сверим книги. Ожидаю отчет и из Франкфурта… потому что сыт компанией по горло… Знаю, что все вы люди умные, и теперь все пятеро из нас получат, благодарение Богу, покой».

Его слова возымели желаемое действие: Натан отдавал приказы, на которые более или менее не следовало возражений, как признавался Соломон в письме Соломону Коэну в августе 1814 г.: «Мой брат в Лондоне – главнокомандующий, я его фельдмаршал, и, следовательно, я обязан по мере возможностей исполнять свой долг и… вынужден отчитываться перед своим главнокомандующим, выслушивать его замечания и т. д. Возможно, я слегка утрирую, чтобы показать ему, насколько серьезны мои слова, и все же будет преувеличением заметить, что я теряю голову… Будучи хорошим командующим, ты должен точно знать все, что положено знать командующему, а не думать постоянно об одних наступлениях, но тебе следует время от времени переходить к обороне, чтобы сохранить силы».

Судя по этому письму, Соломон по-прежнему беспокоился, что Натан принимает все слишком близко к сердцу, но теперь он явно видит себя в подчиненной роли, в роли советника: «Мы относимся к тебе как к главнокомандующему, а мы – твои генерал-лейтенанты. Возможно, Господь дарует нам удачу, благословение и успех. В этом случае мы останемся генералами. Те же, кто, не дай бог, не имеют ни покоя, ни удачи, даже не капралы». Карл также признавал главенство Натана, хотя прибегал к слегка другому сравнению: «Я только последнее колесо [в карете] и считаю себя лишь деталью механизма». Они с Соломоном, возможно, не питали особой любви к Амстердаму, но оставались там, поскольку так велел Натан. Даже просьбы Соломона отпустить его во Франкфурт – где он за предыдущие три года провел всего три недели, – чтобы повидаться с женой или присутствовать на бар-мицве сына, очевидно, считались Натаном неразумными; вторая просьба встретила согласие только на том условии, что Соломон вернется в Париж на следующий день, а за время пребывания во Франкфурте займется тамошними счетами. У Натана была только одна забота: дело. «Все, что ты пишешь, – устало жаловался Соломон, – оплати это, оплати то, пошли это, пошли то».