– Да, дитя, мой безвременно усопший супруг был глубоко верующим, преданным церкви человеком. Всё это, – она торжественно повела палкой вокруг, – его рук дело. А я лишь продолжатель, хранитель наследия и традиций, которые жили в этом доме задолго до меня и будут жить ещё долго после меня. И мой сын, ушедший к отцу, также родился в семье, которая была насквозь пропитана традициями, долгом и обязательствами. А что это значит, ты скоро и сама узнаешь, – добавила она, развернувшись, чтобы продолжить плавное движение.

– А как умер Ваш сын? – в первый раз осмелилась разлепить губы Нежина. Ей не нравился дом. Что-то неестественное чудилось в его тишине и затхлом неподвижном воздухе.

Спина старухи словно окаменела. Потом мадам Гроак съёжилась, будто из неё разом выпустили воздух и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

– Безвременно погиб, и эта утрата до сих пор болью отзывается в моём сердце.

В конце белоснежного коридора, украшенного кровавыми разводами, возник тёмный высокий провал – арка. Старуха не мешкая вошла в проём и поторопила задержавшуюся Нежину, которая выглядывала из-за косяка, пытаясь разглядеть что-то после яркого света внутри полутёмной комнаты.

– Сюда, дитя.

Огромное помещение с небольшими окнами и полным отсутствием дверей, за исключением входной, впрочем, в ней не была ни замка, ни задвижки, оказалось тесно уставленным маленькими, будто детскими кроватями, аккуратно застеленными одинаковыми серыми покрывалами.

Палка старухи указала на одну из них.

– Вот твоё место. Ужин в нашем доме подают не позже семи.

Старуха холодно посмотрела на новую воспитанницу. Нежина потупилась и посторонилась, выпуская мадам Гроак. Сквозь полуопущенные ресницы Нежина видела, как колыхалась её юбка в такт стуку палки или копыт.

Не смея шевелиться, девушка прислушивалась к удаляющемуся цокоту. Когда застучали ступени лестницы, она, наконец, позволила себе сдвинуться с места и плюхнулась на кровать. Сетчатое основание прогнулось до пола. Тонкая сбитая подушка, старое одеяльце. Маленькая тумбочка у изголовья с оторванными дверцами. Но чисто настолько, что на глянцевой поверхности старого полированного дерева, до которого Нежина дотронулась, тотчас остались следы её пальцев. Оглянувшись, девушка торопливо, рукавом, вытерла их и принялась раскладывать вещи.

– Что ты делаешь? – из тёмного угла донесся еле различимый шёпот. – Мыло и зубной порошок должны лежать только в правом верхнем ящике.

От испуга и неожиданности мыльный кусок вылетел из рук новой воспитанницы. Глядя в никуда, она нашла в себе силы для того, чтобы прошептать в ответ:

– Разве это важно?

– Если ты хочешь, чтобы тебя выпороли палкой именно сегодня, то нет. Но если хочешь протянуть в том же виде, в котором прибыла, до завтра, то стоит послушать, что тебе говорят. Сразу видно, что ты новенькая, да ещё и умом не блещешь, – едва слышно прошелестела тоненькая хрупкая девочка, подходя ближе.

Ей нельзя было дать на вид больше десяти лет. Из-под дешёвого ситцевого мышиного цвета платья в пол выпирали острые ключицы и ребра. Огромные глаза оттеняли синяки, рожденные плохим питанием, усталостью и недосыпом. Ногти на тонких пальцах костлявых рук обгрызены, волосы, тусклые и безжизненные, тщательно спрятаны под платок.

– За что тебя сюда? – тихонько спросила она, боязливо оглядываясь на дверь.

– Наверное, за не очень примерное поведение, – ответила Нежина, поднимаясь с кровати, и робко улыбнулась, разглядывая собеседницу.

Девочка грустно усмехнулась, отчего её бледная кожа обтянула кости лица, сделав его похожим на обглоданный череп: