Поговаривали, что сама Лидия была одной из обитательниц Дома-Под-Горой, поскольку при случайном упоминании имени мадам Гроак директриса бледнела, с каменно-неподвижным бесстрастием отвешивая на порядок большее количество тумаков.

Мадам Изольду воспитанники никогда не видели – она бесплотной тенью нависала над благополучием каждой из девочек, но ходили слухи, что вместо ног у неё копыта, а под длинной юбкой скрывается хвост.

Поэтому перспектива переехать в Дом-Под-Горой не могла обрадовать.

Но тем не менее каждый год одна-две воспитанницы тихо исчезали из интерната, отправляясь под крылышко Изольды Гроак. Как их выбирали – никто не знал, потому что девочки были абсолютно разные: блондинки и брюнетки, толстые и тощие. Кто-то играл на фортепиано, а кто-то – в карты. Между ними не было ничего общего, но все они на некоторое время становились дочерьми мадам Гроак, а после тихо исчезали, словно никогда и не рождались на свет. И это никого не заботило. Кому есть дело до нескольких сирот, у которых два пути: тюрьма или кладбище?

По интернату слухи разносятся быстро, и уже к своему возвращению девочки обнаружили на двери кривую надпись: «Ни удачьницы».

Действительно, почему бы Дикой Своре не отпраздновать чужую беду?

В интернате не было принято сочувствовать. И милосердие было чем-то таким, чего не понимали, и любые попытки объяснить вызывали лишь смех, или раздражение, или недоумение. «Жалость равна слабости, а слабость равна смерти», – под таким девизом жила Дикая Свора. Здесь выживал сильнейший. Нежина подозревала, что так происходит не только в интернате, но и везде, но точно в этом уверена не была, поэтому со вздохом взяла тряпку и принялась оттирать надпись. Агата же с воплями: «Кто это сделал?!» – бегала по этажам, ища виновного, но, конечно, никого не нашла.

В столовой, куда девочки спустились на обед, на сероватом картофельном пюре кто-то вывел вилкой: «Смертьницы». В иное время ни Нежина, ни Агата не придали бы инциденту никакого значения, но сегодня скорлупа иллюзии защищённости дала трещину, заодно располовинившую и привычку к осторожности. Да и причина оказалась весьма весомой: разве может быть иначе, когда тебя собираются определить не просто в святые, а в мученицы?

– Ну всё, – взмылённая Агата приподняла край стола, явно собираясь его опрокинуть.

– Не надо, – Нежина положила испачканные краской пальцы на плечо подруги. – Посмотри, они только этого и ждут!

Псы Дикой Своры сидели за столами, но обычного звонкого стука столовых приборов по тарелкам не было слышно. Псы таились, перешёптывались, усмехались, ожидая реакции, изредка оглядывались. Агата выдохнула и плюхнулась на место. Столовая разочарованно зачавкала, принимаясь за еду.

Агата молча орудовала вилкой, изредка угрюмо поглядывая по сторонам, потом повернулась к Нежине, печально ковырявшейся в картошке. Надпись в тарелке превратилась просто в «Смерть». Нежина аккуратно положила вилку на тарелку. Девушке совершенно перехотелось есть.

Когда вечером Агата влетела в спальню и стала торопливо раздеваться, закинув лёгким движением ноги ботинки и джинсы под кровать, где уже лежали пара блузок, юбка, солнцезащитные очки и дюжина носков разной степени загрязнённости, Нежина уже долго ворочалась в кровати, вздыхала, переваливаясь с боку на бок. Сон не шёл.

Агата разбежалась и прыгнула на кровать, которая недовольно скрипнула и подкатилась вплотную к стене. Поворочавшись, Агата недовольно перевернула подушку, одеяло, наконец, перевернулась сама. Маленькую обшарпанную комнатку наполнило молчание.

–Ты не думаешь, что все это очень странно? – неожиданно мягко прошептала Агата, словно не желая вторгаться в мрачные думы Нежины, при этом сосредоточенно водя пальцем по стене. Этот звук Агате не нравился, но соседку за стеной он раздражал до бешенства, и поэтому она морщилась, но скребла ногтем гладковыкрашенную поверхность, в которой проковыряла уже приличного размера ямку.