Пока Шигэцу завтракал, экономка, а по совместительству секретарь, водитель и хранитель тела, скромно стояла в двери, держа в руках горячее влажное полотенце. Это была та самая учительница пения из команды Спящих, которая на экзаменах переиграла Хорна.

– Было очень вкусно, Маймё, – сказал командор, вытирая руки и лицо.

– Я передам повару, Ваша Милость, – сказала экономка. – Да паду я жертвой дерзости, но такой завтрак не заслуживает добрых слов…

Тонкие брови осуждающе сошлись на переносице.

– Это почему же? – удивился Шигэцу. – Я ведь много лет так завтракаю.

– Мужчина, Ваша Милость, должен утром хорошо кушать, чтобы не думать о еде в дневных трудах. А наш повар просто морит вас голодом. Давно хотела вам сказать… Пожалуй, я его завтра выгоню.

На жёлтом лице экономки проступила решимость:

– Уж лучше я сама буду готовить, Ваша Милость. Думаю, черепаховый суп с добрым мясным пирогом заставит вас забыть о нашем жадном поваре.

– Маймё, излишнее старание в заботе об окружающих иногда тягостно… Я не ем утром черепаховый суп. И мне слишком много лет, чтобы отказываться от старых привычек.

– Как скажете, Ваша Милость, – вздохнула экономка, но по её тону командор понял, что тема ещё не закрыта.

– Собирайся, Маймё, – сказал Шигэцу. – Если не забыла, мы сегодня летим на открытие Академии.

– Я ничего не забываю, Ваша Милость, – сказала экономка. – И уже давно готова. Винтолёт проверен и заправлен свежими солентами.

– Отлично, – кивнул командор. – Разберусь с утренними докладами и полетим.

Маймё отправилась на крышу, к винтолёту, а Шигэцу – в рабочий кабинет. Это было большое помещение на втором этаже, выходящее на длинную галерею с тонкими колоннами. Точно в таком же кабинете когда-то работал отец Шигэцу.

Отсюда открывался вид на будущий город. Он пока ещё прятался в котлованах и траншеях, за кучами вывороченной земли, за купами деревьев, но уже угадывались улицы, бегущие по концентрическим кругам, а кое-где поднимались остовы зданий, отмечающие, как створные знаки, направления будущих магистралей. Этот город, как и новый дом Шигэцу, ещё не имел души и настроения, но уже показывал, что на дикой первозданной земле человек строит собственный мир, противопоставляя хаосу стихии порядок и гармонию.

Новый дом Шигэцу была почти копией старого дома с набережной Большой Радуги – два этажа с галереями по фасаду. Окна выходили на изрезанный заливчиками жёлтый океанский берег, поросший кудрявыми цветущими деревьями. С утра в доме было светло от солнца, поднимающего над океаном, и от миллионов его отражений в постоянных прибойных волнах. Неумолчный шум большой ворочающейся воды, свежий ветер наполняли все уголки дома, и, просыпаясь, командор в первые мгновения не мог понять, где он – уже на Йеропи или всё ещё на Тир… Но непривычный – сладковатый и тягучий – запах цветущих деревьев на берегу напоминал, что Йеропи осталась только в воспоминаниях.

Тот, настоящий дом на Йеропи, когда-то строил отец Шигэцу, капитан-судья по хозяйственным спорам. Он первым из большого рода потомственных земледельцев получил хорошее образование, государственную должность и поменял красные земли Йарса на шумный приморский город. У судьи Шигэцу было шестеро детей, поэтому дом на тихой окраине города состоял из множества комнат – в расчёте не только на детей, но и на внуков. Однако единственным мальчиком оказался будущий космонавт, а девочки, старшие сёстры, выросли, вышли замуж и покинули родительский кров.

Командор вернулся в старый дом после смерти родителей и всеобщего разоружения – с женой и дочерью-школьницей. А когда Сано собралась замуж, Шигэцу поставил молодым условие: жить всем вместе. Зять Улав некоторое время сопротивлялся этому решению, поскольку оно шло вразрез с традициями – жена должна жить в доме мужа… Но командор настоял.