Чтобы больше не слышать, как упорно сын меня защищает, я сел за рояль. Руки выдали меня. Они без моего ведома заиграли одно из произведений, которые я исполнял тем вечером, когда Кароль – женщина, ставшая потом матерью Натана, – “подцепила” меня. Ирония заключалась в том, что эта музыкальная тема стала последней – не удовлетворившей меня, впрочем, – которую я сочинил, перед тем как окончательно бросил писать музыку.

Я ненавидел светские мероприятия, но мне не удалось увильнуть от коктейля, устроенного в мою так называемую честь. Агент не позволил мне этого сделать. К тому же прием отвлек меня, разогнал на время моих демонов, увеличил дистанцию между тем, что я утратил, и тем, что от меня осталось. Худой, с бледным лицом, затянутый в удушающий смокинг, я бродил в толпе невыносимых людей, которые пришли лишь для того, чтобы быть замеченными на выступлении сына знаменитого… Они ничего не понимали в музыке, она их не интересовала, но я был вынужден их терпеть. Я держал их на расстоянии под предлогом хандры, никто не приближался ко мне, а я опрокидывал бокал за бокалом. Если они воспринимали меня как проклятого артиста и это их развлекало, на здоровье. Будь благословенно время, когда можно было закурить где угодно. Я стоял с сигаретой, прислонившись к стене, как вдруг ощутил на себе взгляд, более настойчивый, чем другие. Любопытство заставило меня поднять голову. И я встретился глазами с Кароль. Почему эта великолепная женщина одарила меня своим интересом? Проявленное мною секундное внимание побудило ее подойти. Я был истощен битвами, которые вел непрерывно, и потому позволил ей околдовать меня. Через несколько часов я очутился в ее постели.

Кароль заполнила пустоту, заняла пространство, в котором я мог утонуть, я скрывался в ее теле, как в убежище, позволял ей демонстрировать меня, красоваться в компании собственного пианиста-виртуоза, но при этом не понимал, что во мне ее привлекает. Я почти всегда был мрачен, я был асоциален. Я представлял собой противоположность тому, что можно было считать идеальным мужчиной.

Мы встречались в промежутках между гастролями. Мне этого хватало, чтобы сохранять равновесие. Когда ее не было рядом, у меня была музыка. А когда музыки не было, рядом оказывалась она. Я по-своему любил ее. Первое время она не ждала от меня ничего сверх того, что я ей предлагал.

А потом однажды заявила, что хочет ребенка. Временная причуда? Но ведь проблемы с психикой были не у нее… Впрочем, об этом я почти забыл. Может, она меня на самом деле не знала? Не понимала того, что зреет во мне и откуда я вышел? Да и с чего бы ей это знать? Этого не знал никто, кроме человека, которого я потерял. Кароль видела меня лишь тем, кто соответствовал ее представлениям обо мне.

Я во второй раз в жизни захотел поверить, что могу жить как нормальный человек и строить будущее. Поэтому я дал ей этого ребенка. Натана.

Я резко остановился, перестал играть.

Почему ей это пришло в голову? Откуда взялась эта идея, обреченная медленно, но верно разрушить равновесие, которого, казалось, я сумел достичь? Разве я мог представить, что встреча с Кароль подарит мне любовь сына и подтолкнет меня к возвращению в этот дом спустя двадцать лет?

– Давай со мной на пробежку! – крикнул с порога Натан.

Я заворчал.

– Сколько можно замыкаться в своей музыке, папа?!

В другом месте

Лиза сегодня решила пойти в университет. Вообще-то она училась спустя рукава. Мне бы упрекать ее за это, но не получалось. У меня не осталось времени на споры с дочерью. Как и желания спорить. Когда я, отодвинув в сторону все проблемы, пробовала напомнить ей, что нельзя пропускать занятия, она язвительно отвечала, что у нее все впереди и она еще успеет поучиться. Воспоминания, которые мы с ней сейчас создавали, значили для ее будущего гораздо больше, чем какие-то занудные университетские предметы. Я бы хотела, точнее, должна была бы возразить, что как раз в эти месяцы определяется ее судьба, что упущенные моменты студенчества не наверстать, что ее существование, в отличие от моего, не заканчивается прямо сейчас, а поставить жизнь на паузу невозможно. Но мне недоставало смелости.