– Просто… – прошептала она, захлебываясь в слезах, которые Паша не сразу и заметил, – Просто так хорошо, что у меня есть ты! Единственный, кто меня понимает! Верит мне….

Услышь он это от другой девушки, он просто оттолкнул бы ее в сторону, критически спросив "Ну и какое колье ты хочешь на день рождения?!" – слишком уж пафосно эти слова звучали бы в любых устах…. Кроме ее. Мина не капризничала, не "клеилась" к нему, набивая себе цену. Она говорила то, что думала. Она всегда говорила то, что думала! Ангел…

– Ну что ты.… Не плачь! – но она уже смеялась, все так же уткнувшись носом в его плечо.

– Все нормально. – прошептала она, наконец, освобождаясь из его объятий. – Пойдем погуляем?

Паша бросил взгляд на окно, за которым сгущалась чисто деревенская темнота, не прорезаемая традиционным для города светом фонарей. Лишь высоко на небе стояла полная луна, дарившая засыпающему миру свое серебряное сияние. Ночь еще не вступила в свои права, накрыв село покрывалом тьмы, поэтому звезды еще не взошли на небосвод, заняв свое место рядом с луной, а на западе все еще горел бардовый закат.

Романтика и красота! Что может быть лучше прогулки с любимой в такое время суток?

– Пойдем. – сказал он, поднимаясь. – Я думаю, твои родители против не будут. Пусть об этом позаботится амулет….

– Точно! – улыбнулась Мина, смахивая с ресниц последние капли слез, – Его мы возьмем с собой.

– Амулет?

– Ну да. Я уверена, он хотел бы прогуляться с нами.

Он не нашел, что сказать в ответ. Пусть так. Пусть девочка на портрете – ведьма, пусть амулет из ниток и камней любит гулять по ночному селу. А то, в следующий раз, когда она спросит его, что он думает по этому поводу, ему может так и не повезти – в голову не придет какая-нибудь билиберда, которая окажется тем, что хочет услышать Мина.

– Ладно. – ответил он, и пока Мина снимала со стены эту безделушку, он наклонился, чтобы поднять с пола фанерку с портретами детей, намереваясь положить ее обратно в пакет. Но что-то, вдруг, привлекло его внимание….

Картина изменилась. Теперь в двух местах на ней проступали контуры новых лиц. Не штрихи к портрету в обычном понимании этого слова, потому что любой художник даже штрих создает завершенным, а, словно бы, некачественные отпечатки. Как будто кто-то приложил к дощечке кальку с портретом, но надавил недостаточно сильно, поэтому он пропечатался лишь в нескольких местах. Вот только, ни о какой кальке здесь и речи быть не могло – наметки еще двух лиц были все так же выжжены на фанерке, все в том же закономерном порядке вокруг центральной, "живой" девочки.

Один незавершенный рисунок располагался в первом круге лиц, завершая восьмиугольник вокруг девочки-ведьмы, другой же давал начало второму кругу, большему по размерам, чем первый.

Пять минут назад, Паша был уверен в этом, фанерка была такой же, какой они принесли ее из заброшенного дома. Теперь же, она изменилась…. Начала изменяться, ибо рисунки не были завершены, и даже черты лиц в них, пока еще, не угадывались.

– Мина, посмотри! – удивленно воскликнул он.

Она подошла к нему, держа в руке амулет, и удивленно воззрилась на картину в его руках. Ей не нужно было ничего объяснять, не нужно указывать на новые рисунки. Мина, как и подобало ангелу, сразу же увидела изменения.

– Ну? Что ты об этом думаешь?! – спросил Паша. Нельзя сказать, что его сердце бешено колотилось, но стучало оно, все же, не с обычной скоростью. Он был взволнован. Очень взволнован! Когда практически в твоих руках за несколько минут на картине появляется что-то новое, это означает, что у тебя либо белая горячка, либо обыкновенные глюки, что, впрочем, ничуть не предпочтительнее первого варианта. Хотя нет, оставался еще один – что дощечка, которую он держит в руках, наделена какими-то сверхъестественными чарами, но этот вариант он отметал сразу. Поэтому, подзывая Мину, он отчаянно надеялся, что взглянув на картину она спросит: "И что ты там увидел?", после чего видение развеется, словно дым…. Но ее удивленный и напряженный взгляд говорил о том, что это видение, этот глюк, видит и она.