Но как же горячо плечу…

Челябинск оглушил Наташу какофонией звуков, закружил в череде вечеринок, на которые ее водили друзья, с каждым днем убыстрял темп доселе медлительной жизни. Люди здесь часто жаловались на смог, но эта дымка, опускавшаяся на город чаще всего по утрам, вместе с туманом, пахла для Наташи свободой.

По началу, конечно, пришлось адаптироваться. Наташа, лучшая в своем классе, вдруг оказалась в компании людей, намного умнее, смелее и напористее, чем она. Они были современными, ходили с сенсорными телефонами, читали Пелевина, критически мыслили, разбирались в политике, смотрели свысока, в полном ощущении своего превосходства. Наташа прятала свою кнопочную Nokia XpressMusic, не признавалась, что еще вчера читала юмористическое фэнтези, была не уверена в себе и не понимала, почему они засмеялись, когда она спросила, кто такой Навальный. Наташа чувствовала, что ее сознание закостенело и не могло угнаться за мыслью этих ярких современных молодых людей, чей рост не стеснял маленький город. Их отличие стало заметно на первом же занятии. Преподаватель написала на доске три слова: «жрать», «кушать», «есть». Студенты должны были распределить их стилистически от наименее употребительного, до более нейтрального. Люська, сидевшая рядом с Наташей, подняла руку и выпалила голосом отличницы: «Самое низкое – «жрать», потом «есть» и самое высокое – «кушать». Женька, высокий парень с модной стрижкой, сидящий позади них, громко хмыкнул и пробормотал под нос: «Плебейка». Улыбка с Люськиного лица сползла вместе с объяснениями преподавателя, что «кушать», вообще-то, употребляется только по отношению к детям и животным, а стилистически нейтральным и общеупотребительным является только слово «есть». Наташа закрыла рукой листочек, на котором она написала тот же ответ, что и Люська. Плебейкой быть не хотелось.

Ее кусинские друзья здесь, в Челябинске, были совсем другие. Они тоже смотрели свысока, улыбались снисходительно, постоянно норовили указать на свой опыт жизни в большом городе. Они пристрастились к настольным играм, курили кальян, пили абсент, поджигая его с помощью палочек для суши. Из всего этого списка Наташе нравились только настолки. Она кивала и улыбалась, слушая наставления друзей, понимая, что пройдет несколько лет, она вольется в кипучую суету Челябинска, и это их преимущество перестанет быть важным. Пусть выделываются, пока могут.

И она была права. Несмотря на Наташину инородность, Челябинск прорастал в нее, менял сознание, расширял границы. Она три раза прочитала «Generation P», с каждым разом понимая в ней все больше смыслов, познакомилась с современной зарубежной литературой, начала писать в университетскую газету, встречалась с интересными людьми, ездила помогать в приют для животных. Никогда раньше у нее не было так много пространства для роста. И она росла, росла, что есть мочи, разбрасывая вокруг свои бурные побеги, цепляясь за каждую выпуклость, которую могла нащупать. Наташа сменила ленивую кусинскую жизнь на кипучую, наполненную челябинскую – и время для нее полетело стремительно, как птица, вырвавшаяся на волю из тесной клетки.

Со временем она перестала тушеваться перед более опытными одногруппниками. Однажды они с Люсей, которая в последнее время с подачи своего нового парня увлеклась хоккеем, обсуждали последнюю игру «Трактора». Женька, сидевший за следующей партой, долго слушал их разговор, а потом перебил Люську:

– Девчонки, я вас слушаю, и мне страшно становится. Какой хоккей? Обсуждайте лучше, что в Россию кружевное белье запретили завозить. Так привычнее.