– Ты просто прячешь голову в песок, ты не хочешь открыть глаза и увидеть, какая действительность тебя окружает, в каком вранье мы живем! – сердилась она, но приносила новые и новые серые листы, узнаваемые еще до прочтения по столбцам коротких строчек, обрывающихся на середине листа.

Она читала Цветаеву, узнавая свои мысли и чувства, которые сама была не в состоянии выразить. К одной из распечаток была приложена краткая биография Цветаевой, и Таня читала ее и плакала, вдруг в состоянии расшифровать истинное значение иных строк.

Она попыталась поделиться с Лерой своими открытиями, но та пришла в негодование.

– Да понимаешь ли ты, через что вся страна тогда проходила! Нет таких стихов, чтобы это описать… Тебе, дорогая, чтобы хоть что-то понять, сначала надо узнать биографию своей собственной страны, а не биографию поэтессы! Знаешь, как мы с тобой породнились? Мне был год, когда мать забрали…

– Забрали? – ужаснулась Таня.

– Да – посадили, репрессировали, как врага народа. И не спрашивай, пожалуйста, за что, а то я тебя убью, честное слово. Отец со мной и трехлетним братом помыкался и послал матери развод. Повезло нам – если бы он от жены не отрекся, сел бы тоже, и отправили бы нас в интернат для детей врагов народа. Отец женился снова – не одному же детей растить! – на племяннице твоей бабки. Потом воевал, конечно, – за Родину, за Сталина, который его жену на каторгу отправил, пока мать – приемная – нас в голоде-холоде тянула. Это еще что! Ты Сан Саныча помнишь? – Таня вздрогнула. – Он – из переселенных ингушей. Сталин ведь товарищ с размахом был, он целыми народами наказывал. Во время войны ингушей и чеченов, пока их же папашки на фронте воевали, посадили в эшелоны и перевезли из их аулов в Казахстан. Потом простили, разрешили вернуться, но кто и остался, обрусел. Сан Саныч вот в Томске мед окончил.

Лера вдруг улыбнулась, прервав себя.

– Я ему, Тань, твою историю рассказала. Он говорит – передай, говорит, Танюхе, пусть парня бережет, он джигитом станет…

Сан Саныч стоял на платформе, встречая поезд из Питера. Везли очередную партию самиздата: несколько последних номеров «Хроники текущих событий» и свеженапечатанные книги. Поезд привычно опаздывал. Сан Саныч стоял, лениво покуривая, и читал местную газетенку. Краем глаза он давно ловил на себе бросаемые исподтишка взгляды. Стараясь не показать, что он заметил необычное внимание к себе, Сан Саныч скосил глаза на мужичка, который проявлял к нему такой интерес. Потом прогулочным шагом он направился к табло на стене здания вокзала, поизучал его нарочито пристально и, вернувшись к путям, выбрал место подальше от любопытного товарища. Тот, впрочем, как-то постепенно притираясь к Сан Санычу, в течение нескольких минут опять оказался поблизости. Это беспокоило и раздражало. Если этот тип из КГБ, то он крайне непрофессионален, подумал Сан Саныч; читали, читали и мы детективные романы: в первое такси не садись и так далее, и раскусить подобного горе-наблюдателя нам – фунт изюма. Софья Власьевна уже стара и теряет вкус к шпионским играм, хотя, если поймает за хвост, то мало не покажется, так что задаваться все же не стоит…

– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – услышал Сан Саныч робкий голос шпиона.

– Чем обязан? – по-старомодному ответил Сан Саныч, скрывая за иронией напряжение.

– Вы случайно не доктор из городской? Из женского отделения?

– Да, я работаю в городской больнице, – сдержанно ответил Сан Саныч, внутренне ликуя, что, похоже, обошлось; к тому, что его нет-нет да узнают на улицах и в общественном транспорте маленького города, он был привычен.