– Эй, Ном, куда ты пропал?

И снова никто ему не ответил.

Карса вдруг засмеялся. Смех не был осознанным: клокочущие звуки сами собой вырвались из горла теблора. Здесь ведь совсем мелко. Наверное, от силы по пояс, а может, и того меньше. И вот в этой-то луже ему суждено утонуть. Не сразу, но все идет к тому. Возможно, Нома убили. А где же тогда его противник? Он что, тоже погиб? И оба сражались беззвучно? А вдруг даруджиец куда-нибудь провалился и потерял сознание?

Многочисленные вопросы без ответов теснились в голове Карсы. Ясно пока было лишь одно: он обречен тонуть рядом с чужеземным кораблем.

Теперь плот находился возле носа судна.

– Эй, Карса! Ты куда уплыл? – раздалось сверху.

– А ты сам куда пропал?

– Да просто разглядывал, что к чему. Слушай, а это ты сейчас смеялся? Я, когда услышал, чуть в обморок не упал.

– Я. Расскажи, что нашел.

– Почти ничего. Высохшие следы крови. Куча следов. Но корабль почти пуст… Худ тебя побери, Карса! Ты же тонешь!

– Тону, низинник. И вряд ли ты мне чем-нибудь поможешь. Оставь меня наедине с судьбой. Бери мое оружие, воду.

Вместо ответа Ном подтащил к перилам моток толстой веревки. Один ее конец он привязал к палубной балке, показавшейся ему прочной. Другой конец, размотав веревку, бросил вниз и спустился сам. Пыхтя и сопя, даруджиец пропустил веревку через цепи, сковывавшие руки Карсы. Потом, отирая с лица пот, прошлепал к ножным цепям теблора и продел туда веревку, сделав надежные узлы.

– Что ты задумал? – недоумевал Карса.

По-прежнему молча Ном с остатком мотка полез наверх. Оттуда донеслись какие-то непонятные звуки, после чего веревка стала медленно натягиваться.

Вскоре возле перил появились голова и плечи Торвальда. Низинник был совершенно бледным от изнеможения.

– Это все, что я пока смог, Карса. Немного, но плот еще какое-то время продержится… Ты не волнуйся, я не дам тебе утонуть. Ты там пока поскучай, а я пойду еще пошарю. Не могли же эти придурки уволочь все подряд.

Даруджиец исчез.

Карса ждал, а море медленно затягивало его в свои объятия. Вода уже залила ему уши, устранив все звуки, кроме собственного плеска. Плот погружался все глубже, отчего веревка, продетая Номом, натягивалась все туже.

Неужели когда-то на его руках и ногах не было этих ненавистных железных обручей? Карсе вдруг показалось, что он всю жизнь провел в кандалах. И каждое движение руки постоянно натирает ему запястье, каждое шевеление ногой грозит стереть мясо лодыжки до кости. Вот это и есть его настоящая жизнь. А та, другая, в которой он ходил, бегал, скакал верхом, была лишь сном. А теперь пришел конец и этому жалкому существованию.

Он умирает.

«Уригал, я вновь стою перед тобою. Перед Ликами-на-Скале. Перед своими богами…»

«Что-то я не вижу здесь ни одного теблора. Ни одного воина, который собрал бы в битвах обильный урожай душ. Я не вижу вражеских трупов: их стена не громоздится до небес. Я не вижу стад бхедеринов. Где обещанные мне дары? Где тот, кто поклялся мне служить?»

«Уригал, а ты, оказывается, кровожадный бог».

«Да, и настоящий теблорский воин только ликует при мысли об этом».

«Когда-то я и сам ликовал. Но сейчас… сейчас не знаю».

«Тогда кто же стоит передо мной? Теблорский воин? Мой служитель?»

«Уригал, о каких бхедеринах ты говорил? Где обитают их стада? В землях теблоров?»

– Да очнись же, Карса!

Карса вздрогнул и открыл глаза.

Торвальд Ном спускался вниз, таща на плече мешок. Когда он ступил на плот, тот опустился еще ниже. Теперь вода почти достигала глаз юноши.

Даруджиец шумно сбросил мешок на доски. Внутри что-то звякнуло. Присев рядом, он дернул завязки.