Партнеры чувствуют друг друга?

Да.

Если он ее не чувствует, откуда знает, что она жива?

Надежда.

То есть отец на самом деле не знает, жива ли моя мать, или же Лоркан велит мне надеяться?

– Мы ее найдем, Кахол. – Лоркан касается кожаного наруча отца, в которых гигант вряд ли сильно нуждается, учитывая мощь его мускулов. – Найдем и приведем домой. Но сперва надо снять барьер, чтобы все наши могли вернуться. Нам нужны люди.

– Птицы, ты хочешь сказать? – поправляю я его прежде, чем успеваю себя остановить.

Сейчас не время и не место, Фэллон!

Моя дерзость вызывает две пары выразительных взглядов. Ну, хотя бы удалось вытянуть отца из пропасти отчаяния.

– Не все вернулись? – спрашиваю.

Лоркан вновь барабанит пальцами по столу.

– Некоторые вороны бежали в Шаббе, там и застряли.

В отличие от ногтей отца – заостренных и оловянного цвета, – у Лора они закругленные и бежевые. Хотя они никогда не скользили по моей коже, я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев, скользящих по моему телу. Он перестает барабанить по столу, сжимает кулаки, губы вытягиваются в нить.

Что? – возмущаюсь я. Неужели он думает, что мне нравится, когда ко мне прикасаются без моего согласия? Я вновь сосредотачиваюсь на отце.

– Итак, как устранить барьер?

– Нужно дождаться, когда Прия выпытает местонахождение Мериам у одного из фейри, которых к ее берегам притащили змеи.

Хорошие змейки.

– Или когда Данте выяснит, где ее спрятал Марко, – добавляет мой отец.

– Дедуш… – Я напоминаю себе, что Юстус мне вовсе не родственник. Возможно, впервые я рада, что не являюсь Росси. – Генерал был ближе всех к Марко. Он должен знать.

– Твоего деда не нашли.

– Он жив?

– Если жив, то пока не показывался в Люче.

– А командор Дардженто? – спрашиваю с надеждой. – Его выбросило на берег Шаббе?

От железных наплечников Лора начинает валить дым, словно он вот-вот превратится в птицу.

– Нет.

У меня учащается пульс при мысли о мерзком фейри с черными волосами и янтарными глазами, который угрожал убить всех дорогих мне людей.

– Он умер?

Нет. Пока жив.

Вслух же Лор говорит:

– Имоджен подслушала, как солдаты Данте обсуждали чудесное возвращение командора. Мы его еще не видели, но можно смело предположить, что он в Изолакуори.

От этого известия у меня сжимаются сердце и все внутренности.

– Хорошо, – бросаю в конце концов.

– Хорошо? – Лоркан произносит это так, будто у слова отвратительный привкус.

– Да. Хорошо. – Я сжимаю кружку, чтобы проверить, насколько она твердая. Твердая, как камень. – Потому что я хочу собственноручно пронзить его сердце железным клинком.

Отец резко вдыхает.

– Он тебе навредил, инон?

Инон?

«Дочь» на вороньем.

От перевода Лоркана слово не становится менее грубым. Грубым, но также… приятным. У меня есть отец. Он настоящий. Не совсем такой, каким я его себе представляла, но ему не все равно. Или, по крайней мере, создается впечатление, что я ему важна.

Кахолу очень важна семья.

Я кошусь на Лоркана, и мой гнев слегка утихает.

– Сильвий Дардженто – отвратительный человек, который угрожал убить всех дорогих мне людей.

Отец продолжает сжимать несчастную кружку, которая еще больше сплющивается под натиском его когтистых пальцев.

– Он… когда-нибудь… к тебе прикасался?

– Нет. Не осмеливался, боялся последствий. Еще несколько дней назад я была внучкой генерала и подругой принца.

Тень находит на лицо Лоркана, и хотя мне не слышно его мыслей, догадываюсь, что они имеют отношение к одному или обоим вышеупомянутым фейри.

Отец говорит что-то на вороньем, и Лоркан отвечает, его золотистые глаза за струйками черного дыма вспыхивают. Хотелось бы мне понимать их язык!