Я уже обмолвился, что мать стала активной феминисткой, переехав в Европу; казалось, она впитывала все те современные тенденции, от которых в семье были одни беды. Будучи в браке, имея двух детей, она без зазрения совести ходила на собрания феминисток, слушая беседы об эмансипации, как будто мы жили в Афганистане, где женщинам запрещено учиться, показывать лицо, работать и возражать воле мужчины. Посещая эти собрания, сама при этом понимая, что всех нас обеспечивал отец с продажи своих книг, независимостью своей она избрала одну доступную ей форму – отшельничество, ибо сама толком не работала и не зарабатывала. Единственно общим у родителей был радикализм, и уже здесь дороги расходились: ветром перемен мать унесло в матриархат, ненависть к мужчинам, отца – в ненависть к капитализму и современному строю. Она постоянно доставала мужа осуждением разногласий реального социализма. Всю жизнь они провели в спорах. Пока отец читал Карла Маркса, мать погружалась в тему «Жизнь без мужчин – утопия наяву». Политически отец был из левых, во всяком случае, до выборов, где его руки сами собой клали в избирательную урну бюллетень с кандидатом от правых. У него не получалось иначе. После выборов он возвращался к левацким наклонностям: яро восклицал в кругу своих друзей-писателей (даже пьяный в баре) об убеждениях прогрессистов, о пользе обновления государственного строя: «Консерватизм убивает эволюцию! Нельзя отрицать изменения! Мы что, по-вашему, должны отказаться от компьютеров в пользу деревянных счетов, когда открыли свойства полупроводников?» Иногда под хмельком он превращался в Чарльза Буковски; казалось, ничто его не держит ни в одной точке мира, и он может путешествовать и писать везде.

Я не понимал, как мои родители встретили друг друга, еще пуще – как прожили столько лет вместе. Насколько далек был отец от религии, настолько же далека была мать от государственной деятельности.

– Мне от политики ни холодно, ни жарко, главное в жизни – счастье, сам путь.

– Да ты вообще соображаешь, какой накал сейчас в мире? Одно неверное решение, и сверхдержавы сотрут в пепел «путь» каждого!

– А я верю лишь во благо, бог спасет верующих.

– С тобой бесполезно разговаривать.

У них буквально не было ничего общего – мать любила отдыхать на юге летом, отец считал это нерациональной тратой финансов.

– Летом и во Франции тепло, а теперь представь – посреди зимы улететь в Дубай? Увеличить количество теплых дней в году и одновременно уменьшить количество холодных.

Иногда во время их споров мне казалось, что даже в весьма логичных ситуациях мать противится назло, просто из принципа, без всякого здравого смысла. Я по своей природе не люблю отсутствия логики, возможно, это была моя мужская солидарность, а возможно, мать банально хотела развода. Старший брат Коля всегда принимал сторону матери, боготворил ее, как будто мы с отцом – нет.

Отец состоял не только в политических и писательских товариществах, где частенько пропадал, он также был поклонником живых музыкальных концертов и ретро-кассет. Слушая любимые группы 80-х – Guns and Roses, Aerosmith, Cinderella, AC/DC – на раритетном магнитофоне, купленном в антикварном магазинчике возле нашего дома, пропадая на рок-концертах (которые мать называла сборищами сатанистов), он, казалось бы, восполнял упущенную молодость, растраченную на писательство. Ремеслом этим он решил овладеть еще в двадцать лет, и как позже признался, его ранние работы были полным провалом. Парадокс в том, что тогда он этого не мог понять, любая работа начитанного человека казалась ему достойной, а каждый автор, сам того не замечая, считает, что его идея бесценна, сюжет отработан до мелочей, герои – глубокие, затейные новаторы. И лишь спустя годы оттачивания мастерства он, перечитывая раннее творчество, понимал, насколько заблуждался. Он говорил: «Мое раннее чтиво было макулатурой, а больше всего я рад, что свою самую первую книгу так и не стал издавать». Книга должна учить хоть чему-то новому, но быть интересной и звучать, как песня.