Наши тела двигаются в знакомом ритме. Даже по прошествии года это похоже на езду на велосипеде. Я замечаю отстраненный взгляд Адама, будто его здесь нет. Вспоминает ли он то же, что и я? Или что-то другое? Или кого-то другого?

Меня охватывает отчаяние, и я издаю громкий стон, устраивая шоу, достойное премии «Эмми». Некоторые неодобрительно относятся к перформансам во время секса, но чувства, лежащие в его основе, реальны. Свобода вдали от девочек, разрядка стресса, шанс снова соединиться с Адамом. Разве имеет значение, что все слегка преувеличено? Усилено для эффекта? По-моему, это хорошо для меня.

Адам утыкается мне в шею, и меня охватывает торжество. Тяжело дыша, я скатываюсь с него и натягиваю простыню до подбородка. Касаюсь кончиком носа его плеча.

– Я в душ, – говорит он, отталкивая меня.

– Уже?

Меня переполняют эмоции, но я выплескиваю их, только когда слышу, как открывается и закрывается толстая стеклянная дверь душевой кабины. Адам включает воду, и призрачные крики раздаются снова, на этот раз слабее, но они все еще слышны. Моя идеальная жизнь сейчас не кажется такой уж идеальной. Где все пошло не так? Я могу потерять мужа? А девочки – отца?

Я была импульсивным человеком, в душе которого не было места для сожалений до рождения детей, но с тех пор поняла, что «я мать» может утонуть под тяжестью одного-единственного неверного решения.

Мне нужно жить любовью, о которой я пишу. Это то, что сделало мою карьеру писателя-романтика такой успешной, и то, что я считаю невозможным с тех пор, как Эйми забеременела нашим третьим ребенком. Вся жизнь Эйми, весь ее мир – это девочки. Даже ее карьера. Она прошла путь от автора женской газетенки («Как отсосать у парня десятью способами!») до мамы-инфлюенсера («Оцените эти безотказные приемы для полноценного сна!»). В течение последнего года не было никаких ночных мозговых штурмов по поводу сюжетов для моих романов. Не было романтических свиданий. Никаких отношений.

Эйми и Адам из нашей первой встречи были бы очень разочарованы.

Тринадцать лет назад, сразу после получения степени магистра изящных искусств, я писал тупую беллетристику о мрачном, ущербном человеке, одиноком в этом мире. Днем я выпивал в крохотных грязных барах, а в ушах у меня звенели отказы агентов. Я сидел в таком баре в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене, когда она зашла туда с подругой.

Из древнего музыкального автомата, который не обновлялся с начала 2000-х, громко играла музыка. Бар ни в коем случае нельзя было назвать ночным клубом, по крайней мере до тех пор, пока Эйми и ее подруга не завизжали, услышав песню Dave Matthews Band. До этого никто не двигал плечом и не покачивал головой, не говоря уже о том, чтобы встать и начать танцевать, как эти двое. Сказать, что они выглядели здесь неуместно, было бы преуменьшением. Особенно Эйми. Она была прекрасна и знала это. Половина парней в зале слетелись на нее, как мухи на гнилой банан, но я остался на месте, изображая невозмутимость.

Я болтал с барменом о финале НБА, не обращая на нее внимания. Эйми подошла ко мне и отхлебнула моего пива.

– Я играла в баскетбол, – сообщила она.

– О, правда?

Она была того же роста, что и я, когда сидел на барном стуле, а так во мне шесть футов. У нее – пять футов четыре дюйма, не больше.

– Это было в колледже?

– В начальной школе, – совершенно серьезно ответила она. – Я была разыгрывающей.

Я подавил смех, а она махнула рукой вверх-вниз, отбивая воображаемый баскетбольный мяч. Я наблюдал за ней со смесью растерянности и благоговения. Должно быть, ей понравилось выражение моего лица, так как она пригнулась, продолжая вести воображаемый мяч, и стала пробираться сквозь толпу, будто это были игроки команды противника на площадке. Она пригнулась так низко, что я потерял ее голову из виду, но мог проследить ее путь по покачнувшимся людям, которых эта девушка-вихрь толкнула в спину.