Мне нравится, когда в мужчине есть некоторая… не наглость, но – напористость. Поэтому в ответ на просьбу Саламатина я улыбнулась и направилась было на кухню. Он собрался уже последовать за мной, но вдруг заметил на обувнице книжку Гофмана, так и валявшуюся со вчерашнего утра. Саламатин порывисто схватил её, раскрыл, пролистал несколько страниц и резко захлопнул. Потом как-то странно-пристально посмотрел на меня и спросил:

– Любите Гофмана?

И протянул книгу мне. Я не задумываясь, автоматически взяла её.

– Да. Люблю.

Что-то в Саламатине переменилось. Исчезла вальяжность, он словно весь подобрался, напрягся.

– Удивительно! Я думал ваше поколение уже не читает.

Мне сделалось обидно от такого замечания.

– Я – читаю. Вчера вот в парк брала, читала, – беспардонно соврала я.

Я даже раскрыла книгу, пролистала несколько страниц.

– Какое у вас любимое произведение Гофмана?

– «Щелкунчик».

– Оригинально. А у меня – «Золотой горшок». Так как насчёт кофе?

– Да, пойдёмте.

Я никогда не стесняюсь угощать гостей кофе (впрочем, когда мужчины просятся зайти на «кофе» я тоже не стесняюсь). Потому что я его люблю, ценю и умею варить. Да-да, я с уверенностью могу это заявить: я умею варить правильный кофе. У меня всегда в запасе хорошая арабика в герметичной банке, приличная кофемолка и медная джезва. И я умею этим пользоваться.

Пока я делала нам кофе, Саламатин рассказывал, что у него приключилось с Елизаветой Робертовной.

– Мы давно с ней знакомы. И она несколько раз обращалась ко мне за профессиональной консультацией.

– Простите, а вы кто по профессии?

– Я историк. Доцент кафедры истории стран Западной Европы в КГУ.

Саламатин извлёк из бокового кармана пиджака визитку и положил на мой кухонный стол.

– Возьмите. Вдруг вам тоже понадобится консультация историка.

– Спасибо, конечно. Но я плохо могу себе представить, по какому вопросу она мне может понадобиться.

– Возьмите-возьмите. В нашем городе случаются очень интересные истории.

Сказав это, Саламатин мне подмигнул, словно бы на что-то намекая. Но я этот намёк не считала. Может, это у него такой юмор?

– Так вот. Елизавета Робертовна попросила меня помочь, и я помог. Провёл для неё… э-э-э… скажем так, некоторую экспертизу. И у нас возникла дискуссия – как поступить с результатами этой экспертизы. И в самый разгар нашей дискуссии зашли вы. Каюсь, я человек горячий, не очень сдержанный. Мне было крайне трудно прерваться. Поэтому-то я…

Я примерно догадывалась, о чём говорил Саламатин. Я неоднократно бывала в гостях у Елизаветы Робертовны, пила у неё кофе (жуткую растворимую бурду). И видела у неё в доме немало старинных предметов. Настоящий антиквариат. Вероятно, Саламатин помогает ей с оценкой таких предметов. Только я не знаю: то ли бабулька потихоньку распродаёт их, то ли наоборот – скупает. Денег-то у неё немало: кроме пенсии, ещё плата за квартиру, которую она унаследовала от старшей сестры и в который на сегодняшний день проживаю я.

Кофе сварился, и я подала его незваному гостю. Саламатин высоко оценил мои навыки, и это было очень лестно. Мы пили кофе, ели печенье из стеклянной вазочки, болтали. Гостя интересовало, где я работаю, чем увлекаюсь и есть ли у меня любимый мужчина. О себе он рассказал, что разведён, преподаёт в университете, подрабатывает проведением экскурсий.

Саламатин допил кофе, поблагодарил, стал прощаться. И вдруг в дверях он, уже почти перешагнув порог, вдруг развернулся и спросил:

– Вы слышали про Амадеус шульд?

– Про что? – не поняла я.

– А что такое эфраимит знаете?

– Нет. А должна?

Саламатин как-то странно ухмыльнулся.