– Я, Молли. Отпирай.

Дверь распахнулась, и на шее у Джона Стейка повисла красивая, темноволосая женщина лет тридцати, но еще не потерявшая свежести кожи и сохранившая всю привлекательность уроженки северного Галлоуэя.

– Вернулся! – всхлипнула красотка. Джон Стейк радостно улыбнулся, поставил сундучок и крепко обнял женщину. Руки его невольно скользнули вниз, к округлому заду под юбкой – и тут же моряк получил крепкую оплеуху, от которой в голове зазвенело. Иеронимус слетел с плеча вместе с плащом и сердито заворчал, прячась под ближайший стол.

– Молли… – начал капитан ошеломленно, но его прервала новая порция сокрушительных оплеух. – Ты… что… делаешь…!?

– Сколько можно?! – Молли уперла руку в бок и потрясла небольшим, но крепким кулаком перед носом Стейка. – Я думала, тебя повесили! Ты утонул! Тебя зарезали на большой дороге!

– Да кто меня зарежет?! – заорал в свою очередь Джон, взъярившийся на глупость ситуации. – Кто меня зарежет?! На моем галеоне!

– Не ори на меня, Джон Стейк! – сверкнула глазами разгневанная шотландка.

– И ты на меня не ори! Иеронимуса напугала, змея ты горная!

– Ах, змея-а-а-а?!

Джон Стейк успел увернуться от метко запущенной ему в голову увесистой двузубой вилки, которая воткнулась в стену дома напротив. Пара матросов, по своим делам завернувших в переулок, переглянулась и, крестясь, шарахнулась прочь. «Это ж Молли, ей под руку только попадись…» – краем уха услышал Стейк, парируя катлассом сковороду, зазвеневшую, точно библейский кимвал.

– Только глиняную не бей! – в отчаянии взвыл он. – Не напасемся!

– Что я, совсем дура?! – яростно отозвалась Молли Макальпин. – Успеют еще пьянчуги побить нам все стаканы! Чтоб…

Она остановилась на полуслове, отшвырнув сковородку, и ее глаза наполнились слезами. Джон Стейк сунул катласс в ножны, подошел к ней и крепко обнял, на сей раз не встретив никакого сопротивления.

– Здравствуй, любовь моя, – сказал он весело. – Я вижу, ты тут уже вовсю хозяйничаешь?

– Почему ты так долго, Джон? – шепотом спросила Молли.

– Я торопился, – развел руками Стейк, – клянусь! Но шторма… старый «Эскалоп» еле-еле справился.

– Вылезай, Иеронимус, – шмыгнув носом, сказала Молли. Крыса опасливо высунулась из-под стола, потом ловко вскарабкалась на тяжелый табурет и выжидательно уселась на хвост, сложив передние лапы на пузе.

– Сейчас накормлю, проглот, – хмыкнула женщина. – И тебя тоже, Джон. Правда, пока особых разносолов нет…

Она стремительно умчалась на кухню, а Джон Стейк снял свою куртку, бросил ее на табурет и устало примостился рядом, на широкой скамье.

– Мы дома, дружище, – доверительно сказал он Иеронимусу, глядевшему на него бусинкой единственного глаза. – Мы дома…

* * *

Хорошую историю можно закручивать бесконечно, не рискуя надоесть слушателям.

Но что особенного можно рассказать о поваре и его крысе?

Джон Стейк и его Молли держали таверну «Эскалоп» в крепком кулаке, не упуская ни одной монетки, которая завалялась в кармане моряков, возвращающихся из долгого плаванья за моря и страшно соскучившихся по доброй английской выпивке, горячей еде и жаркому камину.

Однако «Эскалоп» сильно отличался от прочих портовых заведений. Здесь почти не сквернословили и никогда не дрались. Любителям крепкого словца Джон Стейк сразу же после открытия дал понять, что выражаться здесь не стоит.

– Джентльмены! – обратился он к толпе морской братии, густо набившейся в таверну, как только дверь распахнулась в первый раз. «Портовая почта» уже разнесла весть о том, что легендарный капитан Стейк решил осесть на берегу, да еще ухитрился сберечь свою шею от королевского гнева и веревки в Тайберне, где «трехногая кобылка» стала последним пристанищем многих неудачливых пиратов.