Здесь хотелось бы привести высказывание Дж. Бейли, отметившего, что Долохов «чувствовал бы себя как дома в романах Достоевского»66 (основанное, определённо, на том хаотическом хронотопе, который присутствует в «долоховских» эпизодах романа «Война и мир»). Принципиальным станет вопрос: «свой» ли Долохов в толстовском тексте (а следовательно, эпичен ли)? Либо как выразитель диалогической поэтики Достоевского он скорее идея, неоконченный сюжет, нежели монументальный эпический герой. Ответ на этот вопрос, как нам кажется, кроется в особенной взаимосвязи этого персонажа с творчеством и личностью автора, которую возможно раскрыть, только используя эпистолярий Толстого и весь массив его творчества. Причисление же Долохова к героям эпическим обосновано во многом как чередой его исторических прототипов, так и его особой ролью в романе.

Значение эпистолярия Толстого в изучении его творчества трудно переоценить. Исследованию этого вопроса посвящены фундаментальные исследования Б.М. Эйхенбаума67, но работы в этой области ведутся до сих пор: стоит отметить недавно опубликованный курс лекций В.В. Бибихина68, рассматривающего дневники Толстого в качестве опыта философствования, а также статью И. Паперно69, увидевшей в эпистолярии Толстого руссоистскую попытку «рассказать себя», написать себя как книгу.

Л.Н. Толстой вёл дневники в течение почти всей своей жизни. Он начал их в 1847 году 18-летним юношей (студентом Казанского университета) и закончил в 1910 году 82-летним всемирно известным писателем. В содержательном и историко-хронологическом отношениях это, вероятно, одни из самых обширных писательских дневников.

В дневниках и письмах Толстого можно найти мотивы и черты, сближающие писателя как биографического автора с каждым из его важных персонажей. Общим местом стало сравнение деталей из дневников Толстого с образом Левина. Не менее очевидно и воздействие дневникового нарратива на автобиографическую трилогию. Вместе с тем проецирование духовно-биографического опыта графа Л.Н. Толстого на его произведения приводило к некоторым упрощениям.

К творчеству Л.Н. Толстого в советском литературоведении неоднократно применялось определение Н.Г. Чернышевского «диалектика души». Любопытно, что родившиеся в один год Толстой и Чернышевский почти одновременно начинают вести дневники, оба «регистрируют» жизнь, особенно жизнь внутреннюю70.

Впервые о «диалектике души» Чернышевский пишет в рецензии на повести Л.Н. Толстого «Детство» и «Отрочество» и «Военные рассказы». Критик отмечает, что «занимает… графа Толстого всего более – сам психологический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определённым термином…»71. В большей степени, возможно, это диалектика души самого писателя – он будто расщепил её на множество слагаемых, осветив каждого важного героя своими идеями, чертами характера.

На определённом этапе все главные и некоторые второстепенные мужские персонажи романа-эпопеи Л.Н. Толстого оказываются сопряжёнными с Долоховым, созвучными ему. Взаимосвязь образа Долохова с образами Пьера Безухова и Николая Ростова очевидна и на уровне сюжета, тогда как с образом Андрея Болконского образ Долохова «рифмуется» на идейном уровне. Неоднозначный персонаж, несомненно, привлекал внимание автора «Войны и мира».

Долохов – образ амбивалентный (связано это может быть и с наличием нескольких прототипов в основе образа, о чём см. далее): в толстовском тексте он и бестия, и хладнокровный игрок-бретёр, но при этом и чистая ангельская душа. Этой амбивалентностью он созвучен суждениям о человеке, данным в толстовских романах «от автора».