Мое незнание правды само сделало все, что нужно. Орн и Лорел, задавая вопросы, явно следили за моим выражением лица, смотрели на мою реакцию и сами убедились в том, что я совершенно ничего не знаю.

‒ Ты должна понимать, что чем дальше сознательно идешь по этой дороге, тем больше это будет ставить тебя против академии. Такая дорога очень опасна. Об этом я говорю тебе прямо.

‒ Она началась в тот момент, когда ты сказал мне скрывать дух, если я хочу выжить. Академия распорядилась бы мной иначе, я полагаю. Мне уже приходится многое скрывать, чтобы просто находиться здесь на тех же условиях, на которых находятся все остальные зовущие.

Здесь Шейд был согласен со мной, я прекрасно видела. Он сам поставил меня на эту дорогу, скрыв мою чувствительность к духу от академии. Хотя Шейд ‒ один из наставников.

‒ Они действительно могут угрожать безопасности моего брата?

‒ Если Орн будет думать, что ты на их стороне, то нет. Это средство давления, и он им пользуется. Передавай ему то, что я буду говорить тебе, и все будет в порядке и с тобой, и с твоим братом.

После его слов я немного расслабилась.

‒ Мне нужно спросить тебя еще кое о чем. Это важно.

‒ Я тебя слушаю.

Глядя вперед, я собиралась с мыслями. Странным образом расстояние между нами ощущалось совершенно отчетливо, и я тут же вспомнила слова Руты, их она произнесла, когда я лежала в лекарской после отравления. «Ты начинаешь чувствовать пространство между вами. Его сокращение или увеличение. Это становится более ощутимым. Сложно объяснить». Теперь я прекрасно понимала, что она имела в виду тогда.

‒ Вчера вечером произошло кое-что странное с одним человеком, которого я знаю не так давно. Это лавочник, он находится здесь, в Мараканде. Дело в том, что я никогда не слышала его дух.

‒ Ни разу?

‒ Ни разу. Такого не было ни с кем. Даже твой дух я редко, смутно, но слышу, однако от того человека веяние я вчера уловила впервые, оно очень… неправильное.

‒ Подробнее, Кейра. Что именно не так?

‒ Сначала я услышала обрывочную эмоцию, похожую на досаду. Затем она не исчезла, а сменилась пустотой. Потом появилось ужасное беспокойство, человек метался, он забыл, что делал буквально минуту назад, и силился вспомнить. Когда я попыталась мягко воздействовать на его дух, чтобы немного успокоить, он испугался и начал плакать. Умолял его не трогать.

‒ Его дух сломлен, ‒ Шейд произнес это слишком уверенно. Кроме того, он повел плечами и стал излучать отчетливое напряжение. Шейд знал об этом, и, похоже, очень хорошо.

‒ Я почувствовала все именно так и даже сказала бы, что его дух переломан. Будто бы в нескольких местах.

‒ Что еще?

‒ Хозяин соседней лавки утверждает, что такие приступы случаются у того человека в последнее время все чаще. Ему становится хуже. Ты знаешь что-нибудь об этом?

Мы постепенно двигались в сторону выхода из здания, осталось всего несколько коридоров. Я заметила, что некоторые команды с интересом поглядывают на нас с Шейдом и шепчутся. О боги, последствия моего танца до сих пор не рассеялись! Я неловко отвела взгляд, игнорируя внимание окружающих.

‒ Дальше его дух будет разрушаться сильнее, а затем этот человек станет совсем недееспособным. Вопрос только во времени.

‒ Ты уверен? ‒ упавшим голосом спросила я.

‒ Да. Я слышал об этом от того, кто сам ломал чужой дух и делал это не раз.

Я повременила, но все-таки задала следующий вопрос.

‒ Что произошло с тем человеком? Который ломал чужой дух.

‒ Он стал сходить с ума и в итоге покончил с собой. Об этом я говорил с тобой еще в самом начале. Его собственный дух не выдержал.

Я с нажимом потерла висок.