Случаи с воровством домашней птицы, имевшие место и в прошлом, за последний месяц приобрели размеры эпидемии. Воры, заявлявшиеся посреди ночи, уносили с собой все, что ни попадалось им под руку. Начавшись в Заднице мира, эпидемия воровства с каждым днем разрасталась, охватывая все новые и новые кварталы Миддланда. Дом семейства Фарранов, стоящий на полпути от Южных ворот до Королевского замка, впервые подвергся ограблению три недели тому назад. Тогда унесли петуха и пару куриц, что было не столь существенной потерей. Сменив дверь в птичнике, Абран для пущей уверенности навесил замок. Однако эти меры не помогли. Пережив очередной набег воришек, они не досчитались половины птицы. Почему не утащили остальных – петуха и дюжину курей – они не могли взять в толк. Еще больше удивляло, что замок не был взломан, точно это был вовсе и не воришка, а какая-то нечисть. Так или иначе, не без того безоблачная жизнь супругов Фарранов затянулась тучами, ибо благополучие семейства целиком зависело от продажи птицы.

– О, Боги, опять ты за свое!?

– А как же, вон, глянь, каков муж соседки! На той неделе поймал воришку и сдал его в руки властей.

– А через день сожгли его птичник, ты этого хочешь?

Обернувшись к жене, Абран вперил в нее торжествующий взгляд, ибо на ней не было лица. Стиснув зубы, Оллин взмахнула рукой и ударила ложкой по столу, разбив ее вдребезги. Муха, до того нарезавшая круги вокруг стола, испуганно отлетела в сторону и присела на оконную раму, посчитав, что горшок с чечевицей может и подождать.

– Сделай, что ни будь, – сказала Оллин с горечью в голосе и уселась на свое место. – Мы не протянем и месяца, если нас снова обнесут.

Закрыв лицо ладонями, она тихо заплакала, то и дело, подрагивая плечами.

– Что же ты, – сказал Абран, не поверив собственным глазам, ибо ни разу не видел жену плачущей. – Перестань, жена… все будет хорошо.

Сделав пару неуверенных шагов, он остановился, услышав под ногами хруст. Посмотрев под ноги, Абран узрел кусочки ложки, после чего сделал еще шаг и прикоснулся рукой к плечу жены, ощутив дрожь тела, напомнившая ему те времена, когда он с отцом бороздил просторы Западного моря.

Бури, холодные ветра и насквозь промокшие одежды были обычным явлением в жизни рыбаков, ходивших по Западному морю. Но, все это померкло перед бурей у Драконьего мыса, в которую он потерял отца, а сам чуть было не превратился в плавающий на поверхности воды кусок льда. Держась за мачту, Абран пробыл в воде с полчаса, вдыхая холодный воздух и запах прогнившей древесины, напоминавший ему не то запах желудей, не то дикого ореха. Много чего передумав за это время, он не раз возвращался к мысли, что тем, кто сгинул в пучине, повезло больше, нежели тем, кто выжил и теперь умирал в холодном одиночестве, оглашая тишину зубной дробью. Решиться на самоубийство он не мог, хотя стоило всего-то ничего, взять, и заглотнуть воды, да нырнуть по глубже. Но, как и всякий человек, пестующий надежду на спасение, Абран продолжал цепляться за жизнь, вглядываясь в пустой горизонт. И, надежда не обманула юношу, послав ему в помощь проходившее мимо рыбацкое судно. Оказавшись на борту судна, он зарекся, что начнет новую жизнь и в море больше ни ногой, что и сделал спустя три дня, женившись на дочке торговца птицей.

– Ты мне обещаешь? – вдруг спросила Оллин, обратив к мужу заплаканное лицо.

– Обещаю, – ответил Абран и сжал ее плечо, не решаясь на большее.

Чего Абран пообещал, он и сам толком не уразумел, но, понимал, что слова поддержки для нее сродни надежде, которую он питал после кораблекрушения. Впрочем, он когда-то обещал и ее отцу, что будет проявлять заботу о его дочери, пока в его груди бьется сердце. Помнил Абран и о том, как открывая перед молодой женой калитку отцовского дома, он встретился взглядом с соседкой, той самой, что этой ночью копошилась в собственном саду. Задумчивая, добродушная, она происходила из скромной семьи хлебопека, с которым мечтал породниться его отец. Но, вопреки воле отца, который не мог прийти из мира Богов и воспрепятствовать решению сына, он сделал выбор в пользу дочери торговца птицей, дававшего