– А-а-а, ты про это?

Улыбнувшись, Абран шагнул в сторону козлов, дабы завершить дело, начатое днем ранее.

– Ты что, дурень старый, собрался дрова пилить!?

– Так ты же сама сказала! – возмутился Абран, остановившись на полпути.

– О, Боги, и чем я пред вами провинилась!? – обратила Оллин

взор к небу.

Ее серое изможденное лицо исказилось болью, не той, что испытывает человек, получивший увечье, а той, что исходит из глубины души.

– Не взывай к Богам, они давно нас позабыли! – выпалил Абран известное на все королевство изречение.

Нахмурившись, Оллин посмотрела на мужа так, словно хотела его сожрать с потрохами.

– Завтра закончишь, а сейчас к столу, – проговорила она и исчезла в окне.

Бросив взгляд на соседку, Абран вздохнул и побрел в дом, еле волоча ноги, будто к ним были привязаны мешки с камнями. Зайдя в дом, он прошел темный коридор и очутился в просторной гостиной, освещенной пятью светильниками. Стол, стоящий посреди гостиной, ничем особым его не удивил: горшок с чечевицей, будто голова всему, стоял по центру стола, а вокруг него, подобно свите, располагались тарелка с ржаным хлебом, кувшин вина, три кружки, три миски и четыре ложки, одна из которых была вдвое больше остальных.

– Где сын? – поинтересовался Абран, усаживаясь за стол.

– Откуда мне знать, он ведь, подлец, весь в тебя, шляется, где не попадя?

Схватив большую ложку, старуха взболтнула содержимое горшка, от чего чечевичная похлебка заиграла новыми запахами. Поведя носом, Абран скорчил гримасу отвращения, уловив в воздухе запах не то желудей, не то дикого ореха, знакомый ему с самого детства. Не осталась безучастной и муха, до прихода хозяина дома просидевшая на потолке. Оторвавшись от потолка, она закружила над столом, издавая надоедливое жужжание.

– Я не шляюсь, а людям помогаю, – повторился Абран.

– И чем помог сегодня, позволь узнать?

– Починил соседям забор.

– Это, каким-таким соседям? – спросила Оллин, зачерпнув ложкой в горшке.

– Новым соседям, что поселились в конце переулка.

Ничего не ответив, Оллин небрежно вывалила в миску мужа коричневую жижу, часть которой пролилась на стол.

– Чего смотришь? – спросила она, увидев в глазах Абрана удивление.

– Ничего я не смотрю, – ответил Абран, опустив взгляд в миску.

Известная любовью к чистоте, Оллин Фарран была не похожа на саму себя. Проследив за взглядом мужа, она все поняла, но, прибирать не стала. Больше того, Оллин повторно выказала небрежность, будто бросала вызов. Усевшись за стол, она принюхалась к похлебке и посмотрела на мужа злобным взглядом, от которого тот оторопел.

– Ну, и чего сидишь?

– Ничего я не сижу, – с поспешностью ответил Абран, схватив ложку и кусок хлеба. Сморщив нос, он судорожно сглотнул и принялся хлебать из миски без всякого удовольствия.

– Что, опять пересолила? – поинтересовалась Оллин немного погодя.

– С чего ты взяла?

– У тебя такое лицо, будто тебя дерьмом пичкают.

– Вот еще удумала!

– Помню времена, когда ты ложкой чуть ли не дырявил миску.

– А я помню, прежде в этом доме подавали суп с курятиной, и…

Словно испугавшись сказанного, Абран замолк, а затем вышел из-за стола и прошел к окну.

– Ну, чего же ты, – процедила Оллин, прервав неловкое молчание. – Давай, договаривай, облегчи душу.

Отставив миску, она с грохотом поднялась и схватилась за спинку стула, продолжая держать ложку в руке.

– Встрепенулась, будто петух в зад клюнул, – пробурчал Абран, бросив взгляд через плечо.

Сказав это, он поспешил обернуться к окну, будто ночная прохлада могла спасти его от очередного скандала.

– Вот уже месяц, как у нас пропадает птица, а ты, вместо того, чтобы ловить воришку, требуешь от меня суп с курятиной?