– Солнце взошло, а петухи все молчат, – проговорил он в задумчивости.

– Не иначе, дядя Хогин, – сказал Джармут полусонным голосом. – Потрошители лютуют, вот петухов и не слышно.

Он знал, о чем говорил, ибо мысль о неких сектантах, истребляющих петухов, дабы приблизить пришествие Князя Тьмы, занимала умы жителей Миддланда не первый день. Пропадая в тавернах каждый божий день, он только и слышал рассказы о потрошителях, являющихся из ниоткуда и исчезающих в никуда, словно тени предков. Впрочем, не все верили в потрошителей, говоря о том, что обнесение птичников не иначе, как дело рук обыкновенных воришек. Другие говорили, что это дело рук мясников, этих вечных конкурентов торговцев птицей. Так или иначе, о потрошителях говорили все, кому не лень, и только Королевский совет сохранял молчание, будто не ведал о происходящем.

– Это те, что похищают петухов?

– Они самые, демоны им в зад! Не ровен час, они и людей начнут резать.

– Ну, не знаю, не знаю, не слышал ни разу, чтоб кого-то порезали.

– Ясное дело, кто ж об этом скажет, если их никто в глаза не видел! А если и видели, то не скажут, все свалят на бродяг.

– Твоя, правда – легче свалить вину на бродягу, нежели найти иголку в стоге сена.

– Эх, да что там говорить-то! – воскликнул Джармут, тряхнув

головой. – Ты вот на командующего погляди, у него в голове одно – как бы обрюхатить Ее…

– Ти-и-ш-ше, – прошипел Хогин. – Богами заклинаю, больше ни слова.

Поддавшись вперед, он обернулся и посмотрел на боевой ход: на его счастье никого из гвардейцев рядом не оказалось.

– А что, все об этом знают, – продолжил Джармут, чье веснушчатое лицо дышало решимостью.

– Знать и говорить не одно и то же. Как дядя, дам тебе совет –

хочешь дожить до моих дней, держи язык за зубами.

– Дядя, не начинай снова! Твои нравоучения мне ни к чему, сыт ими по горло.

Для пущей убедительности, Джармут провел рукой по шее, как порой проводят ракушники, берущие корабль на абордаж.

– Дурак, – буркнул Хогин, зажмурившись от солнца, отразившегося от стальной перчатки племянника. – Если бы не я, не видать тебе службы в Королевской гвардии.

– Тебе виднее, дядя. А теперь… давай помолчим, гляди, какое солнце.

Улыбнувшись, Джармут кивнул в сторону небесного светила, от величавой поступи которого не осталось и следа. Заливая округу ярким светом, солнце стремительно всходило над горизонтом, точно в какой-то спешке. Он любил такие мгновения, любил за то, что наступало время смены дозора, время, когда можно было предаться радостям жизни. Попав в гвардию по протекции дяди, начинавшего службу еще при короле Харлине, он только тем и занимался, что стоял в дозоре у ворот замка. С трудом перенося ночные бдения, Джармут тяготился столь почетной обязанностью. Ему хотелось свершений, подвигов во имя дамы и во славу отечества, а унылая служба, как ему казалось, была тому препятствием. Единственное, что скрашивало его серые будни, так это попойки с друзьями и походы в бордели, в которых он славился как прекрасный рассказчик, и не только.

Тем временем, так и не дождавшись третьих петухов, Миддланд мало-помалу приходил в себя от долгой ночи, которой старожилы на своем веку не помнили. Торговцы открывали лавки, вдыхая жизнь в торговые ряды, как западный ветер вдыхает в столицу свежий воздух. Ремесленники спешили с открытием мастерских, шум в которых будто возвещал, что город окончательно пробудился от долгого сна. Было много и таких, что бродили в поисках работы, пропитания или легкой наживы, высматривая в толпе денежные мешки. Вместе со столицей просыпался и Королевский дворец, охраняемый отрядом из полусотни