«Да… Похоже, зерна мне понадобится много. Но успею ли я его заготовить? Сначала надо завялить все это мясо… Как бы удивились мне в Клане: сначала я убиваю кобылицу, для того чтобы питаться ее мясом, а потом запасаю пищу для ее детеныша. Но это уже мое дело…»

Вспомнив о том, что она не ела с прошлого вечера, Эйла наколола на заостренную палочку большой кусок конины и укрепила ее над огнем. После этого она взялась за работу.

На небе уже появилась полная розовая луна, загорелись мерцающие звезды, а она все еще продолжала нарезать мясо на тонкие полоски. Она развешивала внутри огненного кольца все новые и новые связки конины, нанизанной на ремни и лианы. Вскоре она взялась за шкуры хищников – рыжевато-коричневую шкуру рыси и грубоватую темную росомахи, – теперь их следовало хорошенько выскоблить и просушить. Отмыв от грязи серую лошадиную шкуру, Эйла растянула ее на камнях. Очищенный и наполненный водой желудок кобылы подсыхал возле костра. Здесь же лежали жилы, тщательно промытые кишки, копыта, кости и куски жира. Жир прежде всего следовало перетопить, хранить же его можно было в кишках. Ей удалось срезать жир и с тушек хищников – она предполагала использовать его для светильников и для защиты от влаги. Их мясо Эйла трогать не стала. Ей не нравился его вкус.

Эйла посмотрела на два последних куска мяса, уже отмытых от грязи, и решила, что она сможет нарезать их и утром. Уж слишком велика была усталость. Она подбросила в костер дров и легла неподалеку, завернувшись в тяжелую медвежью шкуру.

Привязывать лошадку к кустам теперь не было нужды. После второго кормления та уже и не думала уходить. Обнюхав Эйлу, кобылка легла рядом с ней. Молодая женщина обняла теплую доверчивую малышку, услышала ее спокойное сопение и забылась крепким сном.

Джондалар почесал колючий подбородок и потянулся к своей укладке, лежавшей возле чахлой сосенки. Он достал из нее небольшой мешочек, сшитый из мягкой кожи, и, развязав ремешок, осторожно вынул оттуда тонкий кремневый нож. Нож этот – как и любой нож, высеченный из кремня, – был слегка изогнут, однако на остроту режущей кромки это никак не влияло.

Старая, поросшая лишайником сосна протяжно заскрипела на ветру. Откинув полог палатки, ветер ворвался внутрь, раздув шкуры и загудев кожаными оттяжками, прошелся по ней гневливым вихрем и тут же, вылетев наружу, вновь запахнул ее. Внимательно осмотрев нож, Джондалар покачал головой и положил его обратно.

– Что – бороду решил отращивать? – полюбопытствовал неслышно подошедший к нему Тонолан.

Джондалар вздрогнул от неожиданности.

– У бороды есть один недостаток, – отозвался он. – Я говорю о лете. Стоит вспотеть, как лицо начинает чесаться. В это время бороду лучше сбривать. Зимой же она греет… Лето уже кончилось, зима не за горами, верно?

Тонолан пытался согреть руки – он то дышал на них, то тер их друг о друга. Наконец он сел возле небольшого костерка, горевшего перед входом в палатку, и поднес их к огню.

– Цвета одного не хватает, – буркнул он.

– Цвета?

– Красного цвета. Его нет, понимаешь? Кустов-то здесь полно, но они сперва желтеют, а потом сразу становятся коричневыми. И трава такая же, и листва. – Указав кивком головы на открытое пространство за спиной, он выразительно посмотрел на стоявшего возле дерева Джондалара. – Здесь и сосны какие-то серые… На лужах уже ледок, а осени-то толком и не было. Я все жду.

– Можно подумать, тебе больше делать нечего, – хмыкнул Джондалар, встав возле костра. – Сегодня утром я видел носорога. Он направлялся на север.

– В воздухе уже снегом запахло.