Время не выбирают – в нём живут. Но городка уже давно нет, потому что нет того времени, хотя почти все дома стоят на месте, и так же блестит на солнце мокрая галька, и живы кусты сирени и акации, растущие вдоль заборов. Они разрослись и перевалили за ограду так, что улица стала казаться узкой, и они полностью скрывают под собой ленту колючей проволоки, протянутой под их ветвями новыми жильцами. Никто не услышит радостных возгласов вставших в кружок ребят, играющих в волейбол на небольшом пустыре около деревянного дома с дверьми, выкрашенными голубой и уже облупившейся краской.

На крыльце всегда сидела грустная русоволосая девочка лет четырнадцати и, обняв колени, наблюдала за нашей игрой. Они с мамой приехали недавно, никто не знал, откуда. Люда страдала пороком сердца. В школу она не ходила – преподаватели приходили к ней на дом.

Отца у девочки не было, мама работала в котельной в воинской части, ни с кем не дружила и не ходила ни к кому в гости. Маленькая, худенькая, в платке, надвинутом на лоб, она быстрыми мелкими шагами шла по улице после смены рано утром домой, где, сидя у окна, ждала её Люда.

Притоптывая ногами, отряхивая пыль, она быстро скрывалась за голубой дверью в тихую неизвестность, пока кто-нибудь из нас снова не увидит её идущей рано утром со смены. Не могли её выманить из дома даже вой пожарных сирен и крики людей, когда по соседству загорелся и сгорел такой же дом. Что уж говорить о её соседке Розе, которая своим криком будила всех соседей, но в квартире Люды всегда было тихо и, казалось, безжизненно.

Рано поседевшая Роза чистила цветник и нагнувшись над клумбой, была выше ростом дяди Лёши, своего супруга. Дядя Лёша, с всегда потной лысой головой, пытался пройти мимо стоящей на дорожке Розы. Когда-то чёрные, а теперь рано поседевшие, кудри Розы разбежались по лицу, закрывая лоб и глаза, виден был только большой нос с горбинкой.

Она стояла, повернувшись к нему, опустив испачканные чернозёмом руки с растопыренными согнутыми пальцами:

– Опять нажрался, сволочь! – картавым голосом кричала Роза, пугая соседей. – Сука! Чтоб ты подавился своей печенью!

Дядя Лёша делал очередную попытку проникнуть то с одной, то с другой стороны мимо Розы по узкой дорожке, но каждый раз останавливался на расстоянии вытянутой руки от неё. С большим трудом ему удавалось войти в дом, сопровождая своё вхождение грохотом падающих леек, тазов и вёдер. И даже этот грохот не мог заглушить отборной брани, доносившейся ему вслед.

Дядя Лёша в звании мичмана служил в мастерских радиомехаником. Никогда не расставался с военной формой, и даже в жаркую погоду во дворе дома носил китель, накинутый на голые плечи. Попросить его отремонтировать телевизор можно было, только перехватив его по дороге домой, у моста. Он перемещался короткими перебежками с маленьким чемоданчиком в руке, в котором он носил провода, паяльник и коробочку с оловом и канифолью. Поминутно останавливаясь, как будто оценивая обстановку и намечая следующий ориентир, чтобы передохнуть, он стартовал снова и, пробежав метров десять, опять останавливался. Мне приходилось бежать рядом с ним, высказывая свою просьбу. Он молча выслушивал, не отвлекаясь от дороги и намечая место, где сделает передышку:

– Хорошо. Скажи отцу – вечером приду!

Никогда не обманывал. Приходил всегда вовремя. Деньги он не брал. Наливать ему спиртное было категорически запрещено.

Он недолго всматривался в переплетение проводов, сдувал пыль с ламп и, прицелившись, вырывал одну из них и вставлял другую из своего чемоданчика. После этого раздавался небольшой щелчок, и на голубом экране появлялась сетка настройки телевизора.