– Пойду я, Марлоу. Мне и самому тошно от собственных излияний, а вам, должно быть, и подавно.

– Ничего подобного. Я привык слушать. Да и хочется понять, ради чего вы позволяете Сильвии обращаться с собой как с любимой болонкой.

С загадочной улыбкой Терри слегка коснулся пальцем шрама на лице:

– Вместо того чтобы гадать, почему я валяюсь на шелковой подушке в ожидании хозяйской ласки, вы бы лучше задумались о том, почему Сильвия до сих пор меня терпит.

– С вами все ясно. Вам нравятся шелковые подушки. И шелковые простыни, и колокольчик для вызова слуг, и дворецкий с подобострастной улыбочкой.

– Возможно. Я вырос в сиротском приюте в Солт-Лейк-Сити.

Мы вышли в усталые густеющие сумерки, и Терри сказал, что хочет прогуляться. Мы дошли до машины, и мне впервые удалось опередить его, заплатив за парковку. Я смотрел ему вслед. Седые волосы на миг поймали свет от витрины, и его силуэт растворился в легком тумане.

Пьяным, несчастным, без гроша в кармане, но не утратившим гордости Терри нравился мне куда больше. Впрочем, возможно, мне нравилось смотреть на него свысока. Я плохо понимал мотивы его поступков. В моей профессии есть время задавать вопросы и время, когда нужно дать клиенту потомиться, – зато потом он выложит все как на духу. Эту нехитрую науку знает любой хороший полицейский. В шахматах и боксе те же правила: есть противники, которых приходится долго уламывать, а есть такие, которые сами валят себя с ног.

Расспроси я его, Терри наверняка рассказал бы мне свою историю. Но я ни разу не заикнулся о его шрамах. Окажись я полюбопытнее, и пара жизней была бы спасена. Впрочем, не уверен.

В последний раз мы сидели у «Виктора» в мае. Терри заехал за мной раньше обычного, в начале пятого. Он похудел и осунулся, но разглядывал бар с умиротворенной улыбкой.

– Как же я люблю бары сразу после открытия, когда внутри еще прохладно и свежо, поверхности блестят, а бармен поправляет галстук перед зеркалом. Эти аккуратные ряды бутылок и сияющие бокалы. Но главное – предвкушение. Бармен смешивает первый коктейль, ставит бокал на подставку, кладет рядом сложенную салфетку. Первый обязательно нужно смаковать. Вечереет, в баре тихо, а ты попиваешь свой «Гимлет» – что может быть лучше!

Я согласился.

– Алкоголь как любовь, – продолжил Терри. – Первый поцелуй – волшебство, второй – залог близости, а третий – рутина. После остается лишь снять с женщины платье.

– Что в этом плохого?

– Не спорю, любовь – чувство высшего порядка, но в основе своей нечистое. В эстетическом смысле. Я не против секса, нужно только держаться в рамках. Миллиардная индустрия пытается придать этому нехитрому занятию некий лоск, и каждый цент из этих миллиардов потрачен не зря.

Терри оглядел зал и зевнул.

– В последнее время я плохо сплю. До чего здесь славно! Но скоро набегут любители пропустить рюмку, поднимут шум и гам. Чертовы дамочки примутся призывно помахивать руками, хихикать и звенеть дурацкими браслетами, а ближе к вечеру сквозь мишуру проступит явный запах пота.

– Смотри на вещи проще. Люди потеют. Женщинам, как и мужчинам, время от времени необходимо принять душ. Или ты воображаешь, что женщины – золотистые бабочки, парящие в розоватой дымке?

Терри опустошил стакан, перевернул его и некоторое время наблюдал, как дрожащая капля медленно сползает по стеклу.

– Мне жаль ее, – произнес он с усилием, – хоть она и редкая стерва. Может быть, меня привлекает в ней именно это. Если когда-нибудь я ей понадоблюсь, то окажусь единственным среди ее друзей, кому нет дела до ее миллионов. А еще вернее, в нужный момент меня рядом не окажется.