– Ладно, но смотри, чтоб в девять был дома, как штык.

– Буду! Спасибо, дядь Валер! – и Славка вылетел в коридор.

Мать укоризненно посмотрела на Валерия Георгиевича.

– Может не стоило, ножик-то?

Кончался август.

Днем еще стоял глухой, вязкий зной, но его нет–нет, да сносило внезапным порывом прохладного восточного ветра. На закате становилось свежо, а ночью так и зябко. Девчонки надевали розовые кофточки, старушки кутались в лохматые карачаевские платки, пенсионеры–доминошники поверх растянутых маек–алкоголичек цепляли траченые пиджаки с орденскими планками. Вода в Лягушьем озере остыла, стала кусачей, неприветливой. Бабка говорит, мол, святой Илия в воду пописал, значит купаться уже нельзя. Но Славка и без бабкиных страшилок опасался лезть в озеро: скрутит ногу судорога и готов покойничек, поминай как звали. Дело известное, дураков нет.

В общем, лету конец.

Славка бодро шагал по тротуару, старался не наступать на трещины (тьфу, примета плохая), в кармане сжимал драгоценный подарок. Справа трехэтажные хрущевки, слева развесистая сирень, под ногами серый асфальт, пробитый зелеными побегами, над головой листва каштана, а сквозь листву – синее невыносимо прекрасное небо. Хорошо!

Славка остановился и вынул ножик. Нет, ну до чего же законная вещь! Интересно, а если… Славка открыл лезвие и положил его на ладонь. Лезвие покрыло четыре пальца и еще осталось сантиметра три, а то и три с половиной. На три сантиметра в сердце войдет! – выдохнул Славка. И замер, пораженный догадкой: мать замуж собралась!

Как пить дать, замуж! А то с какой такой радости дядя Валера его ножами задаривает? Получается, в доме появился еще один жилец. Эх ты…

Вообще–то, дядя Валера неплохой: зря не пристает, мозги не компостирует, на прошлой неделе помог выстругать остов корабля… Только непонятно как с ним жить: отца давно нет, Славка привык вдвоем с матерью. Что же теперь, чужой дядя станет воспитывать, дневник проверять и за оценки отчитывать? Во попал…

– Здоров, малек, – раздалось над ухом.

Славка быстро сложил нож и обернулся. Сверху, как придорожный фонарь, нависал долговязый Корнеев, известный всему району хулиган и второгодник. Толстые губы растянуты в улыбке, не сулящей ничего хорошего, огромные уши оттопырены, как локаторы, сканирующие пространство на предмет приключений, глаза на выкате, как у Крупской и буйные черные кучеряшки на голове. Какой–то жуткий клоун, а не человек.

Имени клоуна Славка не знал, а настоящая его фамилия Ярославцев. Он, вроде, страстно болеет за ЦСКА, и взял себе кличку по фамилии знаменитого форварда.

Рядом с клоуном терся Славкин одноклассник Игорь Дмитриев по прозвищу Митрюша, тоже малоприятный тип. Он при Корнееве, как Табаки при Шерхане. Скалится с радостным презрением.

– Здоров, Славян.

– Здоров, – ответил Славка, как можно небрежнее.

– Что в кармане? – осведомился Корнеев.

– Ничего, – напрягся Славка.

– Малек, чему тебя учит семья и школа? – строго спросил клоун. – Семья и школа учат, что врать нехорошо. Особенно, старшим. Не бзди, посмотрю и верну. Наверное.

Улыбка превратилась в угрожающую гримасу, и Корнеев протянул раскрытую ладонь:

– Ну?

Славка вытащил нож. Корнеев, ловко перехватил руку и так сдавил запястье, что Славка ойкнул и разжал кулак. Нож оказался в руке захватчика. Корнеев подцепил лезвие ногтем и внимательно осмотрел добычу.

– Законная вещь! – резюмировал он и положил лезвие поперек ладони, – Гляди, Митрюша, в сердце войдет на два сантиметра с лишком, а! Где взял, малек?

Славка мочал. Нож было жалко до слез, ведь даже повладеть толком не успел, но еще горше представлялся вечерний разговор с дядь Валерой: