Наконец-то Виктор получил долгожданную телеграмму и на заводской «Волге», выделенной ему по такому случаю начальством, прикатил в Ромашкино.

Дарью Григорьевну провожали всей улицей. Родственники и подруги её пришли, соседи собрались, проходившие мимо односельчане остановились. Набежавшая ребятня крутилась возле непривычной для деревенской глубинки «Волги», посверкивающей чёрной лакировкой среди снежной белизны.

Виктор уложил в багажник подготовленные Валентиной узелки, коробки, свёртки, пригласил в избу желающих выпить на посошок за удачную дорогу.

Дарья Григорьевна, удивлённая и растроганная такими проводами, благодарно кивала собравшимся, поддерживаемая дочерью, медленно пошла к машине. Каждый шаг ей давался с трудом, но держалась она молодецки и даже добродушно поругала прослезившихся сердобольных женщин:

– Нечего мокроту разводить. Не навеки ведь прощаемся. Подлечусь вот маленько и приеду.

И только когда тронулись, Дарья Григорьевна не сдержала слёз и, не вытирая их, неотрывно смотрела и смотрела на свою оставленную избу, пока не исчезла она из виду.

Без приключений довезла «Волга» Дарью Григорьевну до города, до самого подъезда нужного дома. Ярцевы под руки довели её, сильно уставшую, но стойко выдержавшую длинную дорогу, до лифта, прокатили на четвёртый этаж к своей квартире.

С прибавкой нового жильца и без того тесноватая двухкомнатная квартира стала по-настоящему тесной. По-новому в ней Ярцевы разместились. Сына с Дарьей Григорьевной в спальню определили. Сами оттуда в зал перебрались. Небольшой диван купили, на всякий случай в кухне поставили.

– Стеснила я вас, – переживала Дарья Григорьевна за своё вынужденное вторжение.

– Ничего, мать. В тесноте, да не в обиде, – успокаивал её Виктор.

– Главное, вместе мы, – добавляла Валентина, в последнее время заметно повеселевшая, хотя в её карих глазах на осунувшемся лице нет-нет да и проступала не отпускавшая до конца боль о потерянном ребёнке.

– Так-то, конечно, так, – соглашалась Дарья Григорьевна. – Только ненормально всё это. Знать бы, за что нас Боженька наказал?

Она не меньше дочери страдала о случившейся потере. Осознавала свою вину. Из-за этой вины, казалось, забывала о собственной боли, вызванной внезапной болезнью с тяжёлыми последствиями. Потому терпеливо, молча сносила она нечастые, но всё же выплёскивающиеся и здесь, в городе, упрёки дочери.

«Скорее поправиться бы, – твердила она себе. Без напоминания Валентины, преодолевая боль, ходила по комнате, до изнеможения выполняла предписанные упражнения правой, не желающей слушаться рукой. – К Пасхе обязательно надо домой вернуться. Негоже избу долго нетопленой держать. Заплесневеет углами, отсыреет стенами того гляди. К тому же на неё, бесхозную, хулиганьё или не просыхающая алкашня позариться может. Развелось их в деревне, сладу с ними никакого. Словно в отместку за введённый сухой закон действуют: всякими путями добывают незаработанные деньги и у спекулянтов спиртное втридорога покупают…»

С утра Ярцевы разбегались по своим делам, и Дарья Григорьевна до прихода внука с занятий из музыкального училища была предоставлена самой себе. Это время использовалось ею для физических упражнений. Держась левой, послушной рукой за кресло, до устали пыталась становиться на правую больную ногу, пробовала двигать ею вкруговую. Потом усаживалась в кресло и занималась правой рукой: поднимала, насколько могла, шевелила пальцами… В перерывах, цепляясь за стены, добиралась до кухни, смотрела в окно, выходящее на большую оживлённую улицу.

Сегодня же упражнения ею были отменены. Передых сделала, вроде как выходной себе устроила. Постояв дольше обычного у окна, она прилегла на кухонный диван, мысленно окунулась в прошлое.