Гудок. Пауза. Гудок.

Ноги вытанцовывали нервную чечетку.

– Шестое отделеение, сержант Глес Дорика, где вы находитесь, что у вас случилось?

Как он может быть – на такой-то работе – таким спокойным?!

– Я на Вальсовом мосту. – Голос не слушался. – На углу набережной и переулка Тореза что-то… взорвалось. Пахнет кровью и адреналином.

Полицейский задал мне еще какие-то вопросы, я кое-как на них ответила.

– Оставайтесь на месте, – сурово велел мне сержант. – Наряд прибудет в течение десяти-пятнадцати минут.

Пятнадцать минут!

За пятнадцать минут можно принять корону Полуночи, или поймать своего зверя, или утонуть в горной реке. Что уж говорить о том, чтобы убить одного там двоедушника!

«Ты сошла с ума», – сказало что-то внутри меня. Просто придурошная. Тебе сказали оставаться на месте, а ты что придумала, самоубиться? Ты так старалась проложить свою собственную дорогу, – и все для того, чтобы просто взять и глупо подохнуть, да?

Я даже не отмахивалась от этих мыслей, они просто летали вокруг и гудели, как помойные мухи, мерзкие и бессильные. Все мое внимание занимали карманы и сумка.

Не может же быть такого, чтобы у артефактора не нашлось ничего полезного?

Запутавшись в застежках, я выругалась, высыпала вещи прямо на снег. Разворошила ладонями – где я успела потерять варежки?

Пучок проволоки. Блюдце. Полная нитка крупных бусин красного граната. Неограненный турмалин не слишком высокого качества. Перья. Бытовой клей. Стеклорез с алмазным напылением.

У меня отчаянно дрожали руки, но стоило коснуться инструментов, и панический мандраж отступил. Я всадила в турмалин чары; расстелила на мосту шарф, ссыпала гранат на край и криво-косо вычертила знаки; губы будто сами вспомнили слова, которыми Арден создал огурец с глазами, и заковали ими бусины в шары ледяной брони.

Это все заняло, может, минуту или полторы.

Старшая ласка, та, что представилась в мастерской Матильдой, говорила: мол, ласки – они находчивые. Если очень надо, ласка сошьет парашют из мужской рубашки и такой-то матери, десантируется на врага и разгрызет ему горло зубами.

Тогда, шесть лет назад, я подумала: Полуночь, какой ужас. И что же, кто-то может подумать, что это – про меня?

Но нужно, кажется, признать: она не во всем ошибалась.

В переулке больше не гремело, но воздух загустел от чар и недосказанных слов. Страх во мне забрался куда-то в правое подреберье и свернулся там колючим клубком, освободив от себя разум; я перетащила поближе шарф со снарядами и осторожно выглянула за угол.

Все было… не очень. «Кое-кто знакомый» оказался крепким на вид, совершенно лысым мужчиной, – Арден сумел сильно обжечь ему лицо, и кожа пузырилась жуткими красно-черными волдырями. У самого Ардена обе руки повисли плетьми, и с пальцев правой обильно текла кровь.

Между ними искривленным кругом валялись обломки артефакта вперемешку с гвоздями и черной крошкой. Чуть поодаль встал на дыбы развороченный мусорный бак: Арден с чего-то лупил по противнику площадными чарами.

– Щ-щенок, – выплюнул лысый.

Арден вышептывал под нос какую-то формулу, но сбился и лишь чудом увернулся, когда противник швырнул в него молнию. Плохо.

Я стиснула зубы, размяла пальцы и низенько кинула турмалин; он ударился в сапог и раскрылся над Арденом щитом. Миг, бросок – «снежок» с начинкой из граната ударил в обожженное лицо и разлетелся жалящей ледяной пылью. Миг – и новая молния ушла в стену.

В конце переулка пронзительно закричала женщина. Топот ног, звон стекла – я перестала слушать.