Грохнуло в середине зала, – там кто-то вскрикнул и затих, потом что-то загремело, заскрипело, снова хлопнуло. Между двумя дверями – судя по табличкам, в гостевой туалет и на кухню – теперь разрастался дымный гриб какой-то непонятной пыли. Вокруг как-то бессмысленно суетились официантка и бармен; гости отходили подальше, закрывая лица шарфами; наконец из кухни вышла массивная женщина в поварском колпаке, велела открыть пошире окна и входную дверь, а потом одним экономным движением подняла с пола корявую конструкцию и прислонила ее к стене.

Тут и стало ясно: это упал стеллаж, втиснутый в центре зала в декоративных целях. Что-то разбилось, смешалось, и теперь в кафе пахло сумбурно и странно.

Какой-то треск – и с пола вместе с еще одним фрагментом стеллажа встал помятый, всклокоченный Арден.

Я запоздало заволновалась, но он не выглядел пострадавшим. На светлой рубашке – фиолетовое пятно, по виду – от чего-то вроде варенья; Арден весь, с ног до головы, был усыпан каким-то белесым порошком.

Я выбралась из-за стола, подошла ближе и поскорее зажала нос ладонью: запах был просто невероятный, к сожалению – в плохом смысле.

– Что это? – мрачно спросил Арден у бармена, явно опасаясь шевелиться. Порошок клубился пыльными тучами.

– Преимущественно мука, – дипломатично сказал тот.

Гости расползались по углам. Официантка принесла распылитель с водой и принялась брызгать вокруг, чтобы хоть как-то прибить эту гадость к полу. Арден оглушительно чихнул.

– Мука так не воняет.

– И еще специи, – согласился бармен. – Разные, для десертов. Корица, ваниль, имбирь, цитрусовая цедра тертая, высушенная мята, мускатный орех, гвоздика, черный перец…

– Перец?!

Женщина с кухни подняла мятую банку и бросила гневно:

– Да, мы добавляем его в пряники! И чего вы вообще ожидали, когда полезли в шкаф?!

– Я?! Полез?! Я выходил из сортира, когда эта херня рухнула мне на голову!

И он снова расчихался.

Тут наконец откуда-то из служебных помещений вышла женщина в ярко-зеленой юбке и с таким властным лицом, что сразу стало понятно: начальство.

Тогда все угомонились. Ардену помогли стряхнуть с себя остатки пыли и отмыть лицо; потом они долго разговаривали с хозяйкой и в итоге, видимо, решили обойтись без полиции. Все это время Арден пронзительно, скорбно чихал.

– Извини, – сказал он мне, освободившись. – Провожать тебя, наверное, не стоит, а то ты тоже вся пропахнешь этой дрянью. Увидимся на занятиях.

– Может, тебе к врачу? – неуверенно предложила я. Арден снова чихнул, а потом закашлялся; на его скуле наливался цветом здоровенный синяк. – Мало ли что…

– Фигня, – мрачно и сипло припечатал он. – Ничего такого, что не смывалось бы душем.

Из кафе мы вышли вместе. Он все-таки проводил меня до трамвая, хотя я и отказывалась; помахал мне рукой – и пошел в другую сторону, неловко прихрамывая.

В понедельник у нас был пустой день, а во вторник Арден на занятиях не появился.

Девочки успели перемыть ему все кости и вытащить из меня подробности, о которых я сама не помнила. Ливи, услышав про «ну, кажется, целоваться мне не очень нравится» дразнила меня синим чулком и занудой, а Ардена заочно записала в импотенты. В пересказе звучит не слишком красиво, но в моменте было очень смешно, возможно, потому что все это перемежалось страстными рекомендациями никогда не спать с мужчинами: ведь от этого бывают дети, а дети потом делают из тебя дойную корову и иногда путают ее с коровой мясной. У Марека настал неприятный период, когда резались одновременно зубы и родовой дар, и от этого Ливи сделалась несчастна и совершенно невыносима.