– Честно сказать, – наконец заулыбался Эдгар, – как пошел камнем вниз, думал – хана! И все время тянуло подсуетиться. Умом понимал – нельзя, а руки сами к штурвалу тянулись… Кстати, так и гробились ребята. Если самообладание потерял, не сядешь тютелька в тютельку.

– Выходит, можно спастись при временном отказе двигателя, – как бы отвечая своим мыслям, протянул Минк. – А что директор?

Вопрос застал Эдгара врасплох, летчик сразу насупился.

– Если позволите, я сойду вон там, у трансагентства.

– Понятно, – сочувственно покачал головой Главный.

– Нет худа без добра, – с заносчивым безразличием отозвался летчик. – Съезжу отца с матерью проведать, погощу у них, ведь не виделись-то давным-давно.

– Тогда счастливого пути, – тепло улыбнулся Минк, пожимая летчику руку. Потом долго с задумчивым видом смотрел ему вслед.

С большого ватманского листа косила лукавая ослиная морда с длинными сиреневыми ушами. Устроившись на полу, над листом склонилась девушка в рабочем халатике, перепачканном гуашью. Тонкой кисточкой художница наносила последние штрихи. Высоко и ровно подрезанные волосы открывали сзади гибкую девичью шею, а спереди охватывали лицо плотными черными крыльями. Стоило девушке наклонить голову, крылья смыкались у нее под подбородком.

– Почему уши-то фиолетовые? – Голос шел сверху. Он принадлежал женщине лет тридцати в таком же куцем сатиновом халатике. Она набрасывала что-то, стоя за старым кульманом, дослуживавшим свой век в качестве мольберта. Женщина говорила отрывисто, делая долгие паузы. – Все выпингвиниваешься? А ведь завтра Зинаида опять будет в твой авангард икру метать.

Крошечная комнатушка, в которой они работали, была завалена рисовальными принадлежностями и кое-как приспособлена под мастерскую.

– А по-моему, осел ничего, – Лиля независимо пожала плечами. – Пикассо в голубом периоде тоже не всеми был понят.

– Пикассуха ты, Лилька, – Марина уже злилась. – Доиграешься, посадит тебя Зинаида на конвейер по восемь часов в день носы пупсам раскрашивать.

Дверь в комнатушку приоткрылась, в проеме степенно, как бы против желания, появилась голова пожилой женщины в низко надвинутом на лоб темно-синем берете вневедомственной охраны. Взгляд ее презрительно оприходовал беспечную неопрятность фабричной «богемы».

– Ну-ка выдь, Звонцова. К тебе там…

– Ко мне? – девушка беспокойно встрепенулась. – Кого это посреди рабочего дня принесло?

– Щас! Буду я тут всех регистрировать, – проворчала охранница, удаляясь. – Летчики-вертолетчики…

Одним движением Лиля скинула грязный халатик. Под ним обнаружились довольно короткая замшевая юбка и красивые ноги с узкими коленями. В руках мелькнули расческа и зеркальце.

– Ну и ну, надо же! – небрежно бросила она, наивно стараясь скрыть радостное удивление. – До вечера дотерпеть не может.

Уткнувшись в работу, Марина тактично не замечала этого легкого переполоха.

Лиля вихрем промчалась в мертвенном свете неоновых ламп, висевших над тем самым конвейером, куда ее могла сослать Зинаида. Пулеметный стрекот швейных машинок очень походил на гул вертолетных винтов на полигоне. В широкие проволочные корзины дождем сыпались безглазые и безносые плюшевые головы пока еще неведомых зверей.

По ту сторону решетчатой перегородки она сразу увидела Эдгара, элегантного и представительного в своей щеголеватой летной форме.

– Лихо у вас тут пупсов охраняют! – снисходительно бросил он, поглядывая на суровую вахтершу, затянутую в синюю суконную шинель, как в доспехи.

Проходная фабрики детских игрушек и впрямь больше напоминала КПП военного завода.

– А ты чего в такую рань гуляешь? Вертолет, что ли, сломался? – Их разделяла только решетчатая перегородка, но ее было достаточно, чтобы Лиля показалась ему далекой и ускользающей. Это взволновало Эдгара, приоткрыв какую-то новую грань их отношений.