– Надо отдать вам должное, вы рьяно взялись за дело.

– Именно так, – не захотел услышать иронии Первый. – Но не считаю вас своим противником. Более того, не хочу, чтобы вы оставались в стороне.

– То есть? – искренне удивился Артур. – Вы что, предлагаете мне на самого себя клепать?

– Это совершенно лишнее, – ласково улыбнулся Первый. – Фактов и так набралось предостаточно. Весь вопрос в том, как к ним отнесется уважаемая комиссия. – Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и продолжал: – Или как смогу расценить их я, будучи членом той же комиссии. Вы ведь не первый год на руководящей работе, опытный хозяйственник, и должны понимать, что это значит.

Под колесами зашуршал гравий, защелкали по металлу камешки. Машина остановилась на обочине.

– А, теперь я, кажется, понимаю, для чего мы так безбожно превышали допустимую скорость – чтобы приотстал наш пышный эскорт.

Они вышли из машины. В сосновой роще через дорогу быстро сгущался фиолетовый сумрак.

– Только, по-моему, ни к чему, Раймонд Гунарович, весь этот дешевый детектив. Давайте откровенно: вам нужна моя безоговорочная лояльность или добровольная отставка?

– Не торопитесь, – усмехнулся Первый, и его белесые брови приподнялись. – Вы, конечно, понимаете, я искренне заинтересован решить все здесь, на месте. Я даже надеюсь, что у нас отпадет надобность докладывать в Ригу. Это ведь больше в ваших интересах, чем в моих. – Он многозначительно глянул на Артура и пошел в сторону рощи, давая возможность председателю обдумать последние слова, по-видимому самые главные.

Страстно заливались в предвкушении ночи лягушки. Бледный туман, тихое дыхание задремавшей земли, наползал на тяжелые от вечерней росы травы, сбивал с толку обманчивыми видениями. Все вокруг казалось фантастическим, нереальным. Колдовство сумерек изменило все, что было обыденным и знакомым днем. Оборотням да лешим бродить бы по этим извилистым тропкам в такой обманчивый час.

Шли размеренно, неторопливо. Оберегая начищенные ботинки, Первый выбирал дорогу посуше.

– Я понимаю, – без упрека в голосе рассуждал он, – с Путнынем вам жилось вольготнее. Он на многое просто закрывал глаза. Естественно, меня вы теперь считаете чуть ли не личным врагом.

– Ошибаетесь, Раймонд Гунарович, не личным, а врагом дела, за которым и я, и сотни других людей.

Гулко ахнула птица в чаще, захлопала крыльями.

Первый остановился, равнодушные глаза его сузились. Артур ожидал вспышки гнева, но Круминьш оказался куда как выдержанный. Только головой покачал.

– Вот-вот, Артур Янович, настораживает меня такой ваш подход. «Мое дело», «мое хозяйство», отрыжки кулацкой философии, – ход был тонкий: Первый давал понять, насколько он выше любой личной неприязни. – С хозяевами мы разобрались еще в семнадцатом.

Давно бы привыкнуть, но Артура приводила в бешенство такая наглая демагогия.

– А сейчас добиваете! Лучше всех знаете, когда и что сеять, где строить, как ловить! Зерно гноим, рыбу за борт вываливаем! Вы ее даже принять не можете. И все системы работают нормально, – передразнивая дикторов радио и телевидения, сорвался-таки Артур. – Да еще в чужом кармане любите считать – не дай бог, кто-нибудь из нас лишнюю копейку заработает!

Банга понимал, что его ярость бессильна и бесполезна, но она была единственным облегчением для униженного человека.

– Копейку? – насмешливо переспросил Первый. – Нет, Артур Янович, тут, пожалуй, не копейкой пахнет. Я думаю, вам хорошо знакомы последние документы партии. Или у вас особое мнение по их поводу?

– Да, особое, – напрямик резанул Артур. – Мы с соседями сидим на одном берегу, у одного моря. Когда начинали, они побогаче нас были, а теперь… У вас забота о том, чтобы не дело поправить, а районные показатели. И красиво выглядеть!