– Простите, Марта Екабовна, может быть, вам покажется дурацкой моя просьба… Очень хотелось бы с вами потанцевать.

Марта только зябко повела плечами.

– Благодарю, но, увы, я уже стара для таких танцев.

– Напрасно вы на себя клевещете, – Калнынь вздохнул и отвел глаза. Видно было, что никак он не решался сказать что-то еще, не о танцах.

– Я понимаю, конечно, сейчас не время и не место для подобного разговора, – наконец заговорил он. – Но должен откровенно вам сказать – свадьба скорее предлог, чем… Я приехал сюда ради вас, – Калнынь снова вздохнул, помолчал немного, продолжил: – А может, и ради себя. Поверьте, мне тяжко думать, что вы считаете меня лично виновным в изломах вашей судьбы.

Ресницы Марты дрогнули. Что-то уже подзабытое, дотлевающее вновь вспыхнуло и ожгло душу.

– Боюсь, вы напрасно тогда приехали. Для такого разговора время давно прошло и никогда не настанет.

– Прошу вас, не будьте так неумолимы. Кажется, вам никогда не была свойственна эта категоричная прямолинейность.

– Этому хорошо учат следственные изоляторы НКВД. Какая разница – лично по вашей милости или по милости такого, как вы, я там оказалась. Все вы винтики одной адской машины. Вы служили им тогда и сейчас продолжаете верно служить. Значит, приняли, все для себя оправдали. Или же лицемерили и продолжаете этим заниматься, что еще отвратительнее.

– Я вполне понимаю, кого вы подразумеваете под этим огульным «им», – Калнынь тяжело и неприязненно смотрел на свою собеседницу. – Только ведь парадокс: и Артур, и даже вы служите все-таки «им» же. Хотя в душе презираете. Это не лицемерие?

Марта повернулась к нему, чтобы наконец стать лицом к лицу.

– Вот поэтому наш разговор и не получится, Андрис Ягонович. Вы не видите разницы между тем, чему служите вы, и тем, чему служит Артур.

– Это лишь иллюзия, которой вы тешите непомерную гордость или отгораживаетесь от действительности, – спокойно возразил Калнынь. – Более того, отыскивание подобных различий – абсурд, пока вы живете и действуете в пределах нашего строя. Никому не дано от него изолироваться. А если у вас не хватает мужества открыто заявить о своих расхождениях с ним, значит, в душе вы ощущаете правоту и силу нашей системы.

Марта слегка вздрогнула. Последние слова Калныня отчего-то напомнили ей голые стены, зарешеченное окно… Слепит свет лампы на столе у молодого следователя в темно-синей форме НКВД. Он раздраженно кричит что-то. Но только слов не разберешь в оглушительном перестуке колес и вое паровозного гудка…

– Из-звините, я, кажется, немного вам тут… – от смущения Валдис безжалостно теребил щегольской галстук-бабочку, пока не сорвал с шеи совсем. – Ну вот, так и знал.

От непомерного счастья жених, похоже, как следует накачался, но изо всех сил старался держаться в рамках, сообразно своему высокому статусу, и на всякий случай от дерева больше, чем на полшага, не отходил – какая-никакая, а опора.

– Простите, вам тут… Как его… Вы это, Хельгу не видели?

– Нет, сынок, мы твою невесту не прячем.

– Ну да, я так и понял… Из-звините, – очень расстроенный, он повернулся, но отошел недалеко.

– Да, признаться, я оказалась не права, – с колючей резкостью заключила Марта. – У нас с вами вышел-таки необычайно содержательный разговор.

– А знаете… ее нигде нет, – в полном отчаянии пожаловался Валдис. Он теперь зашел к ним с другого фланга. – Я вот хожу-хожу… Всех спросил, а ее никто не видел!

– Ну как же ты так растерялся? – Калнынь слегка приобнял парня, чтобы тот, чего доброго, не потерял равновесия и не упал. – Давай пойдем вместе, поищем твою красавицу. Небось с подружками секретничает.