Бывают такие сны, жуткие. Обычно, они приходят во время болезни, когда воспалённое сознание балансирует между кошмаром и бредом. Когда ты пытаешься выбраться, проснуться, разорвать пугающую пелену забытья, вынырнуть на поверхность, но продолжаешь барахтаться в ядовитом омуте собственных больных фантазий, ярких, сюрреалистичных, зловещих.

Остров и территория самой академии пугают своей красотой, от которой начинает слегка мутить. Вздымающиеся в пронзительно- голубую высь, искрящиеся на солнце фонтаны, стройные, высокие, упирающиеся в самое небо колонны кипарисов, крикливые птицы с пёстрым оперением, тяжёлые, словно ковры, огромные клумбы со всевозможными цветами, от маргариток до гладиолусов. Но больше всего здесь роз. Брызги воды, долетающие со стороны фонтанов, блестят на алых лепестках, как жирные капли артериальной крови, от чего, цветы кажутся хищными, поглощающими чужие жизни, тварями. И запахи. Очень много в этом месте всевозможных запахов. Они смешиваются, сплетаются в пёстрый узор, дополняя и продолжая друг друга. Густой и душный аромат роз, свежесть морского бриза, горьковатая терпкость кипарисовой хвои и эвкалипта. Воздух неподвижный, плотный, хоть ножом его режь как плавленый сыр.

Нам приказывают остановиться напротив огромного здания, мрачного, монументального, отталкивающего своей строгостью, к массивным дверям которого, ведёт чёрная чугунная лестница, охраняемая клыкастыми волками, так же вылитыми из чугуна. За монументальной чёрной громадой, виднеются ещё пара корпусов, поскромнее, из обычного белого кирпича, скорее всего, жилые постройки.

– Приветствую вас в стенах магической академии Конгломерата, господа студенты.

Худощавый, сгорбленный старик стоящий на самой верхней ступени на фоне здания, кажется и вовсе крошечным. Смуглая с желтизной кожа его лица и рук контрастирует с белоснежной копной седых волос и длинной, доходящей до пупка, бородой. И вроде бы, старик, как старик, ничего особенного, много таких в поликлиниках обитает, но от этого деда веет какой-то необъяснимой мощью, разрушительной энергией, властью, впрочем, как и от куратора Молибдена. Звери, оба. Вот только куратор – зверь молодой, амбициозный, тщеславный, а старик- мудрый, хитрый и опытный.

– Моё имя Иосиф Рудольфович, но обращаться ко мне вы обязаны: Ректор Крабич.

Голос старика, похожий на скрип несмазанных ржавых петель, вгрызается и увязает в стене горячего воздуха.

– Надеюсь, ваш куратор рассказал вам и о правилах поведения, и о важности хорошей учёбы, и о вашем долге перед родиной. И помните, до диплома доживают не все. По сему, забудьте всё, что осталось на материке, кем вы были, о чём мечтали, к чему стремились. А прекрасных дам хочу предупредить ещё об одном, предохраняйтесь, если не желаете отправиться в местный крематорий. Теперь у вас другие задачи и другие цели – сохранить свою жизнь и получить диплом. Всё зависит только от вас.

Взгляд цепких, узких, как у лисы, глазок скользит по широкоплечей фигуре Молибдена, а потрескавшиеся губы растягиваются в подобии улыбки.

– А я лишь, могу предоставить вам комфортабельные номера в студенческом общежитии, горячие обеды в столовой и живописный пляж, где вы сможете расслабиться после учебного дня. С расписанием познакомитесь чуть позже.

Слова ректора звучат настолько буднично, настолько просто, что во мне всё опускается. Чудится, что сердце со всего размаха ухнуло вниз. Всё! Это надолго, это на всю жизнь, разумеется, если я ещё умудрюсь выжить. Своими надтреснутыми сухими словами, старик ставит печати, утверждая окончательную и бесповоротную нашу принадлежность академии и этому острову.