Вера влила в меня горькую микстуру и споила стакан воды.
         — Трясёт всю, — говорил где-то рядом Санчес.
         — Стресс, что вы хотите. Укройте, мёрзнет, — командным голосом отозвалась Вера. Она, наверное, старшая медсестра, только они так могут говорить. Зло и в тоже время правильно. И свет они выключают, когда их не просят.
         Тело моё содрогалось. Зубы стучали и дрожали губы. Меня укутали в одеяло.

 Неожиданно холод отступил, и я почувствовала, как становится тепло и спокойно.

 Я сидела на его коленях в тисках сильных рук. И длинные мужские пальцы гладили меня по голове. От Александра пахло нашим деревенским домом. И сквозь дедовский свитер просачивался запах мужчины. Горьковатый, терпкий аромат, который пролез в мои ноздри, и я вздрогнула от удовольствия, что разлилось внизу живота и пустило по телу приятную истому.
         — Прости меня, — как в бреду сказала я.
         — За что? — печально усмехнулся он.
         — Ты показался мне вначале очень страшным. А теперь я понимаю, что ты просто страшно красивый.
         Он ничего не ответил, я чувствовала, как он тихо смеётся.
         — Давай-ка ляжем.
         Санчес уложил меня в постель, укрыл простыней, сверху двумя шерстяными одеялами. Он лёг рядом. Полежал от силы минутку, а потом сгрёб в объятия, аккуратно уложив мою голову себе на грудь. И я услышала, как неровно бьётся его сердце, как он размеренно дышит. Пальцы его путались в моих нечёсаных волосах, теребили пряди. И я успокоилась. Мне стало так хорошо и приятно, что почувствовала, сонливость. Но так хотелось с Александром больше времени провести. Поговорить, что ли.
         — Ты говоришь на мексиканском языке? — прошептала я.
         — Испанский — родной язык в Мексике, — усмехнулся он.
         — А-а, другое дело, — закрыла глаза и улыбнулась.
         — Ты знаешь что-нибудь на испанском? — с любопытством прохрипел мужчина. Всё-таки простыл после такого купания.
         — Al huele pido rosa?   — хихикнула я.
         Он рассмеялся в голос. Я оторвала голову от его содрогающейся груди и посмотрела на лицо, которого в темноте было почти не видно, но мелькали белые зубы.
         — «Al» убираем и переводим как «пахнет розовым», — хохотал Санчес. — Неплохо для начала.
         Он провёл по моему лицу пальцем. От такого прикосновения, как от электричества, разряды по всему телу. Такой трепет меня посетил. Я почувствовала, как потяжелели мои губы, захотелось целоваться. Но решительности у меня на этот счёт никогда не хватало.
         — Ты женат? — спросила я, покусывая непослушные губы, чтобы не зудели мне тут и не требовали непотребства. Темно, и он не увидит, как сильно я при таком вопросе краснею. Но палец, что проезжался от виска к губам, наверное, выдаст, что я прямо горю от стыда и эмоций.
         — Нет, — прошептал Александр.
         — Почему? Ты же такой взрослый, — недопонимала я. — Или ты из тех, кто старается не жениться, а имеет десяток любовниц?
         — Вообще-то некогда, — он сказал это чуть ли не с обидой. — Из Мексики я приехал в июле. Здесь так работой загрузили, что это был единственный выходной, вот буквально вчера. И…
         — И? — допытывалась я.
         — Может, я тебя ждал.
         Интересно, он покраснел при этих словах? Вряд ли мужчины в двадцать девять умеют краснеть.
         — Ага, верю, — я слезла с него и легла рядом.
         Только глаза закрыла, а там я в белом платье и Санчес в национальном мексиканском костюме целуемся и обмениваемся кольцами.
         — Верь, — тихо сказал он. — Похоже, что это правда.