– Развяжите мне руки. Курить, знаете ли, хочется… – нарушила, создавшуюся было тишину Душевская.

– Я Вам помогу, но прошу, все же постойте пока. Поезд скоро тронется?

– Как же я могу сказать? Развяжите, позвоню…, спрошу.

Он молча взял со стола папиросу из пачки с надписью «Казбек», поднес её к раскаленной трубе печи и подпалил, после чего подошел к Душевской и передал ей, заметив вблизи не столько злобу в её состоянии, сколько похмелье. Она была ростом меньше него более чем на голову, круглолица, не дурна собой, чуть пышнотела, лет около тридцати, он мельком обратил внимание на симпатичные чуть смуглые черты её лица, слегка вздернутый носик и длинные ресницы, обрамляющие красивые карие с хитрецой глаза. Она поднесла папиросу связанными руками к губам и, раскурив, выдохнула дым. Затем строго оглядела стоящего перед ней Докучаева снизу-вверх, будто он её подчиненный и одет не по форме. Он отошел к дивану, снял с себя шинель и фуражку, пистолет убрал за пояс и, тоже одолжив без спросу её «Казбек» закурил.

– Я вижу, обживаетесь? Что ж устраивайтесь по удобнее! Вы ж с дороги штабс-капитан? Может чаю, изволите…? Ваше благородие…? – Душевская натянула симпатичную улыбку гостеприимства.

Докучаев не особо реагировал. Он огляделся, отыскав золотистый давно не чищеный самовар, стоящий около буржуйки на этажерке. Рядом внизу стоял большой железный бидон очевидно с запасом питьевой воды, сверху на крышке лежал металлический мятый ковшик. Ему подумалось, что все предметы принесенные красными в этот прекрасный интерьер в виду своей неприглядности ужасно портят его, омрачая тот некогда рожденный художниками и инженерами фон, придуманный для создания прекрасного рабочего настроения штабного командного состава. Теперь же это место выглядело странно, в нём как по волшебству смешались местами дурно пахнущий ужасный казарменный быт и первоклассный королевский декаданс.

– Благодарю. Я сам организую самовар. А Вы совсем не похожи на уборщицу, я сразу понял…

– Хм, сочту комплиментом, впрочем…, что же Вас привело в мои покои? Так мне и не ответили, успевайте, пока мне не надоело с Вами любезничать!

Она сделала ещё затяжку и швырнула окурок к печи. Он упал рядом, но не на притопочную плиту, а откатился на пол, на паркет. Докучаев, негодуя внутри, подошел и убрал его, закинув в печь, вновь подумал о том, что именно вот такие красные командиры и угробили изысканный некогда вагон.

– Мне нужна Ваша помощь.

– Ого…?! – рассмеялась Краском. Это, с каких пор офицеры просят у нас помощи?! Ну…, и что…? Чем же я могу Вам помочь? – заигрывающе улыбнулась Душевская, слегка переваливаясь с ноги на ногу, испытывая неудобство, стоя со связанными руками.

Докучаев заметил на её левой ступне войлочный светло-серый тапок. Другая нога была босой. Он огляделся и обнаружил второй тапок под столом, подал ей, она бросила его на пол и тут же надела.

– О, благодарю! Слетел зараза, когда Вы ворвались. Признаться, сюрприз крайне неожиданный. Так на чем мы остановились?

– Скажите, куда идет поезд?

– Хм…, товарищ офицер. Вы же человек военный, Вы в своем уме? Я не уполномочена раскрывать секретную информацию…, Вы забыли про чай. Самоварчик то ставьте на печь. А то так чая и не дождетесь.

– Товарищ Душевская. Я знаю, что такие поезда как этот сейчас ходят по кругу, по моим подсчетам Вы должны следовать в Ростов-на-Дону. Я предлагаю Вам доставить меня до города. Там я сойду, и мы простимся.

Она громко и почти вульгарно рассмеялась.

– Ростов!… Простимся! А отчего не в Москву? Как же Вы ещё молоды гражданин штабс-капитан чтобы мне что-то предлагать, ставить какие-то условия мне, красному командиру! Вы думаете, я Вас испугалась?! Сколько Вам? Двадцать три? Двадцать четыре?