– Нет, – ответила она, – но я подумала, что пора заканчивать, поэтому по пути заглянула в библиотеку на Ормонд-стрит и закончила.

– Значит, все готово к набивке?

– Да.

Отвечая, она уловила мой удивленный взгляд (поистине, набитый король-пастух – удивительный феномен) и негромко рассмеялась.

– Мы не должны говорить такими загадками, – сказала она, – в присутствии доктора Беркли, иначе он превратит нас в соляной столб[13]. – Отец говорит о моей работе, – объяснила она мне.

– Значит, вы таксидермист? – спросил я.

Она торопливо поставила на стол чашку с какао, которую только что поднесла ко рту, и рассмеялась.

– Боюсь, отец своим непочтительным замечанием ввел вас в заблуждение. Придется ему искупить вину объяснением.

– Понимаете, доктор, – сказал мистер Беллингем, – Руфь – искатель литературы…

– О, не называй меня искателем, словно я женщина-следователь в полиции, – возразила мисс Беллингем. – Лучше скажи «исследователь».

– Хорошо, исследователь или исследовательница, как желаешь. Она подыскивает ссылки и библиографию для людей, которые пишут книги. Она просматривает все, что написано по нужной теме. А после того как наестся фактами до отвала, идет к клиенту и извергает это все, а он в свою очередь извергает в прессе.

– Какой неприятный способ объяснения, – сказала его дочь. – Но в сущности так и есть. Я литературный шакал и ищу питание для литературных львов. Понятно?

– Совершенно понятно. Но я все же не понимаю, что вы говорили о набивке короля-пастуха.

– О, набивать нужно не короля-пастуха, а автора! Просто мой отец не очень ясно выразился. Вот в чем дело. Преподобный архидьякон написал статью о патриархе Иосифе…

– Ничего не зная о нем, – прервал ее мистер Беллингем, – его уличил в этом специалист, что вызвало его страшное раздражение…

– Ничего подобного, – сказала мисс Беллингем. – Он знал столько, сколько положено почтенному архидьякону, просто специалист знает больше. Поэтому архидьякон попросил меня собрать литературу о конце семнадцатой династии, что я и сделала, и завтра я набью его, как выразился мой отец, а потом… А потом архидьякон бросится в бой и прижмет специалиста королем-пастухом, Сененен-Ра и всей толпой фараонов конца семнадцатой династии, которых я отыскала и которыми, как выразился мой отец, набью архидьякона. Вот это будет потасовка, могу вам сказать. Да, стычка будет серьезная, – заявила мисс Беллингем. И, покончив с данной темой, энергично занялась тостом, а ее отец тем временем освежился колоссальным зевком.

Я с тайным восхищением и глубоким растущим интересом наблюдал за ней. Несмотря на бледность, усталые глаза и почти осунувшееся лицо, она была цветущей девушкой, и у нее имелись целеустремленность, сила и характер, выделяющие ее из обычных женщин. Я заметил это, когда смотрел на нее и отвечал на ее замечания; подметил также, что ее речь, несмотря на оттенки депрессии, не лишена язвительности и иронии. Она поистине загадочная, но решительно интересная молодая особа.

Кончив есть, она отодвинула поднос, открыла поношенную сумку и спросила:

– Вы интересуетесь историей Египта? Мы на эту тему безумны, как шляпочник[14]. Похоже, это семейная черта.

– Я не очень много об этом знаю, – ответил я. – Изучение медицины поглощает и не дает возможности читать что-то другое.

– Естественно, – сказала мисс Беллингем. – Невозможно быть специалистом во всем. Но если вас интересует, как ведет свое дело литературный шакал, я покажу вам свои записки.

Я охотно согласился с ее предложением (боюсь, не из энтузиазма к теме), и она достала из сумки четыре больших ин-кварто блокнота в синих переплетах; каждый из блокнотов посвящен одной династии, от четырнадцатой до семнадцатой. Я просматривал ее аккуратные записи, и мы говорили об исключительно сложном и трудном периоде, которому они посвящены, постепенно понижая голос, потому что мистер Беллингем закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Мы как раз достигли критического времени правления Апепи II