– Не хуже, чем в пьесе, на сцене. Правда, доктор? – иронично добавил баронет. – Вряд ли вы предполагали, что я могу выступить как актер. Ну вот, а теперь наконец объясню, зачем вас вызвал. Дело в том, что перед последним запоем я составил завещание.

– Но ведь вы уже составляли завещание.

– Да, верно. Но его больше не существует: сжег собственными руками, чтобы не возникло ошибки. Тогда назначил двух душеприказчиков: вас и Джексона. Когда-то мы с ним были партнерами на строительстве железной дороги между Йорком и Йовилом. А теперь Джексон не стоит и шиллинга.

– Вам известно, что я нахожусь в таком же положении.

– Ничего подобного. Джексон без денег – ничто, а вас деньги никогда не сделают.

– Нет. Равно как и я не сделаю деньги, – ответил доктор.

– Точно, не сделаете. Тем не менее в верхнем ящике стола лежит новое завещание, в котором я назначил вас своим единственным душеприказчиком.

– Вы должны это изменить, Скатчерд. Непременно. Когда речь идет о трехстах тысячах фунтов, для одного попечителя ответственность слишком велика. К тому же вам необходим кто-то моложе меня. Мы с вами примерно одного возраста, и ничто не мешает мне умереть первым.

– Ну-ну, доктор, только без вздора. Не жульничайте. Запомните: если пытаетесь обмануть, то вы никто и ничто.

– Но, Скатчерд…

– Но, доктор, завещание уже составлено, и обсуждать мою последнюю волю бессмысленно. Вы назначены душеприказчиком, а если хватит мужества отказаться, когда умру, тогда и откажетесь.

Не обладая юридическими познаниями, доктор Торн не представлял, как избежать тяжкой ответственности, которую друг собирался взвалить на его плечи.

– Итак, Торн, вам придется позаботиться об исполнении завещания. А теперь расскажу, что конкретно сделал.

– Надеюсь, не собираетесь объяснять, как распорядились собственным состоянием?

– Не совсем. По крайней мере, не всем, что имею. Сотню тысяч предназначил в наследство разным людям, в том числе и леди Скатчерд.

– Неужели не оставили леди Скатчерд дом?

– Нет. Какого черта ей делать в огромном нелепом доме? Она и сейчас не знает, как здесь жить. Жена обеспечена надежно – неважно, как именно, – а дом, поместье и все остальные деньги завещаны Луи Филиппу.

– Что? Неужели сумму в двести тысяч фунтов? – не поверил доктор.

– Почему нельзя оставить двести тысяч сыну? Больше того, старшему сыну, если бы родились и другие? Разве мистер Грешем не завещал все состояние наследнику? Так что же мешает мне сделать старшего сына таким же богатым, как граф Де Курси или герцог Омниум? Кажется, пока еще железнодорожному подрядчику не нужно ждать специального акта парламента, позволяющего обеспечить старшего сына. Разве моему сыну не достанется титул? Причем такой, какого у Грешемов нет!

Доктор постарался объяснить свое замечание так, чтобы не обидеть отца. На самом же деле он имел в виду, что сын сэра Роджера вовсе не был тем человеком, которому можно доверить распоряжение огромным богатством.

У сэра Роджера Скатчерда был всего один ребенок, родившийся в ранней молодости и сразу отлученный от материнской груди, чтобы молоко досталось другому младенцу – наследнику Грешемсбери. В итоге мальчик вырос слабым как телом, так и умом. Тем не менее отец твердо решил сделать из сына истинного джентльмена, для чего отправил учиться сначала в Итон, а потом в Кембридж. Но даже этот общепринятый способ не в состоянии гарантировать воспитание благородного английского интеллектуала. Действительно, сложно определить, какой именно рецепт окажется беспроигрышным, хотя люди обладают некоторыми смутными, но в то же время приемлемо верными идеями по данному поводу. Как бы там ни было, а два года учебы в Итоне и три семестра в Кембридже не помогли Луи Филиппу Скатчерду стать джентльменом.