– Фрэнк, – позвал мистер Грешем, как только дверь закрылась, и показал на стул рядом с собой, – неси сюда свой бокал, дорогой мальчик. Торжество закончилось, так что можешь занять почетное место.

Фрэнк сел на указанное место, и мистер Грешем ласково положил ладонь ему на плечо. В глазах сквайра блеснули слезы.

– Думаю, Бейкер, доктор прав: нам никогда не придется его стыдиться.

– Не сомневаюсь, – подтвердил мистер Бейкер.

– И я тоже, – заверил его доктор Торн.

Одно и то же заверение прозвучало с разной интонацией. Мистер Бейкер произнес слова равнодушно: да и с какой стати ему принимать Фрэнка близко к сердцу? У него имелся собственный сын и наследник, как и у сквайра, точно такой же ясный свет в окошке. А вот доктор ответил вовсе не равнодушно. В его доме росла племянница, которую он любил, и, возможно, ничуть не меньше, чем сквайр и Бейкер любили сыновей; но в его сердце остался теплый уголок и для молодого Фрэнка Грешема.

После краткого проявления чувств на несколько мгновений наступила тишина, но молчание не понравилось достопочтенному Джону, и он проявил инициативу.

– Вы подарили Фрэнку отличного коня, – обратился он к дядюшке. – Успел взглянуть на него перед обедом. Ведь это монсун, не так ли?

– Не могу сказать, что точно знаю родословную, – признался сквайр, – но его благородная порода видна невооруженным глазом.

– А вот я не сомневаюсь: монсун, – твердо заявил достопочтенный Джон. – Об этом говорят и уши, и особая выемка на спине. Полагаю, заплатили солидную сумму?

– Не так уж чтобы очень, – уклончиво ответил сквайр.

– Полагаю, обученный гунтер?

– Если даже и нет, то скоро им станет, – заверил сквайр.

– Фрэнк сам разберется, – вмешался Гарри Бейкер.

– Отлично преодолевает препятствия, сэр, – подал голос Фрэнк. – Сам я еще с ним не занимался, но утром Питер предложил пару раз прыгнуть через перекладину.

Достопочтенный Джон твердо решил протянуть кузену руку помощи (как это себе представлял), поскольку считал, что Фрэнка едва ли не оскорбили, отделавшись таким отвратительным жеребцом, и думал, что сам он боится выразить недовольство, а потому собирался сделать это за него.

– Не сомневаюсь, что новый жеребец обладает отличными задатками! Вот бы завести целую конюшню таких же красавцев, правда?

Фрэнк почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Меньше всего ему хотелось, чтобы отец, пусть даже на мгновение, подумал, что сын разочарован или недостаточно доволен подарком. Ему было стыдно за то, что перед обедом слишком спокойно отнесся к провокации кузена, но кто мог подумать, что разговор повторится, да еще в присутствии сквайра, с явным намерением унизить его в особый день перед самыми влиятельными людьми? Фрэнк страшно разозлился и, на мгновение забыв о неоспоримом наследственном почтении ко всем Де Курси, перебил:

– Вот что я тебе скажу, Джон: выбери подходящий день в начале сезона и выставь против меня свою лучшую лошадь. Обещаю выйти не на новом черном коне, а на своей старой кобыле, вот ты и постарайся не отстать. Если не оставлю тебя далеко позади, то отдам и кобылу, и коня.

Достопочтенный Джон отнюдь не славился в Барсетшире искусством верховой езды, отдавая предпочтение охоте, причем не самому процессу, а ее внешней, церемониальной стороне. Он великолепно выглядел в бриджах и сапогах, красноречиво обсуждал удила и уздечки, обладал богатой коллекцией седел и поддерживал каждое новое изобретение в сфере перевозки запасных подков, сандвичей и фляжек с шерри, проявлял пылкий энтузиазм возле обнаруженного логова зверя. Кое-кто, в частности попечитель своры, считал его реакцию излишне громкой и бурной. Достопочтенный Джон демонстрировал преувеличенную фамильярность по отношению к собакам, дружески беседовал с лошадьми, причем с чужими, но когда начиналась настоящая погоня, когда каждому из охотников приходилось выбирать: или помчаться вперед, или откровенно отказаться от преследования, тогда (во всяком случае, так утверждали те, кто не принимал близко к сердцу интересы Де Курси) в самые ответственные моменты достопочтенный Джон часто проявлял предосудительную нерешительность и медлительность.