Действительно, примерно полсотни верховых стрельцов в малиновых и зеленых кафтанах во главе с пятидесятником, шумно перекликаясь, беспорядочной толпой двигались по тракту в сторону Москвы. Некоторые из них размахивали саблями и бердышами, другие же, зарядив пищали, с оглушительным грохотом стреляли вверх, выкрикивая при этом: «Вот так мы будем разговаривать с этими изменщиками!»

– Филипп говорит, что это московские стрельцы из Белгородского разряда. Идут мстить за своих товарищей, которых на Красной площади тогда посекли… Помнишь, ты сам рассказывал?

– Еще бы не помнить. Было страшно!

– Так что, мой друг, похоже, в Москве новый бунт намечается, – сказал Готфрид. – Это подтверждение того, что, даже если Языков останется у власти, то ему сначала нужно будет с ними справиться. А их видишь сколько? Да и с других уездов, наверное, тоже стрельцы к Москве подтягиваются. Вот и попробуй усмири их. Нет, не до тебя ему теперь.

– Где мы едем? – спросил Петр.

– Подъезжаем к Ливнам, – откликнулся Филипп. – Здесь заночуем, дадим отдых лошадям, а завтра уже будем на месте, в Верхососенске.

Петр обвел взглядом окрестности, дорогу и вдруг обратил внимание, что встречные ездоки и пеший люд почему-то все идут мокрые.

– Глянь, Готфрид, отчего народ-то весь мокрый? Дождя вроде как нет.

– Да бес их знает, – ответил тот. – Может, с реки? Река-то, вон она, за кустами течет.

– Так холодно же, – возразил Петр и поежился, показывая, что не хотел бы быть на их месте. – Может, спросить?

– Зачем? – вмешался в их разговор Филипп, – скоро сами увидим.

Он разогнал лошадей под небольшую горку, и они средней рысью, обдуваемые весенним теплым ветром понеслись вперед. Чтобы не вывалиться из повозки, друзья легли на солому и ухватились за края. Вдруг повозка, не снижая скорости, круто повернула влево, и тут же раздался голос возницы:

– Тпру!

Лошади, почти встав на дыбы, резко остановились.

– Ты что, бесов сын, под конец угробить нас решил? – чуть не вылетев за борт, закричал на возницу Готфрид. – Что случилось?

– А вон погляди, аптекарь. – И Филипп кнутовищем показал вперед.

– Вот те на! – в один голос воскликнули Петр и Готфрид.

Спрыгнув с повозки на землю, они подошли к двум своим стрельцам, которые, спешившись, удивленно смотрели на открывшуюся перед ними картину. А посмотреть там было на что. Поперек дороги бурным потоком по каменистой переправе текла река саженей в десять шириной. Вода на камнях закручивалась в водоворот, а затем всей своей массой падала в низину русла. Это было самое узкое и мелководное место, где можно было перейти на другую сторону. Вереницы повозок, телег и верховых, подталкивая друг друга и колтыхаясь на камнях, медленно переправлялись через реку. Течение было не сильное, но пешему люду приходилось упираться в дно ногами, чтобы их не снесло. Некоторые, неудачно прыгнув, соскальзывали с камня, теряли равновесие и падали вместе с вещами в воду. Водный поток сбивал с ног, и течение уносило их. Иные, выпростав руку с узлом над водой, а другой размахивая в воздухе, взывали к соседу о помощи. Идущие следом шарахались от них и, не оборачиваясь, торопливо обходили несчастных.

Местному воеводе приходилось ежегодно своими силами во время весенней распутицы засыпать дно камнями, чтобы не только конный, но и пеший мог пройти брод. Нередко этим трактом перемещались из Московии в Крым татарские возы с данью. Воевода не раз бил челом государю, просил выделить денежные средства на строительство моста через реку, но вопрос застревал в рутине Боярской думы и не двигался с места. Ближайший к царю боярин Иван Языков и окольничий Алексей Лихачев убеждали монарха: «Если хану не нравится, что наши „поминки“ и его одежа при переправе промокают, то пусть сам и строит мост, а мы уж как-нибудь и с такой переправой переживем. „Поминки“ мы выдаем ему сухие – какие к нам могут быть придирки?» Так, подсыпая каждый год каменьев в реку, начальник заставы поддерживал переправу.