– А можно ли мне видеть его?

– Нет, никак нельзя. Повитуха никого пущать не велела, чтобы не случилось какой-либо прилипчивой хворобы.

– А долго ли еще матушке в бане находиться?

– Прасковея сказывает, для полного очищения еще денек нужен, меньше никак нельзя.

– А тятя где?

– Боярин Василь Тимофеевич после разговора с немчурой, что тебя надысь лошадью задавила, отбыл в Посольский приказ. Сказывал, чтобы ни к обеду, ни к ужину не ждали, а чтобы ты, отрок, завтра, то есть, значит, сегодня, – уточнил Микола, – обязательно в лекарску школу шел.

– Хорошо Микола, – улыбнулся Петр, – я знаю.

Тяга к медицине у Петра появилась еще в раннем отрочестве, когда он впервые увидел, как из раны струится кровь. Это случилось как раз в день его рождения, в июне, тогда ему исполнилось только девять лет, и в тот же год батюшка определил его в школу при лютеранской церкви для обучения грамоте и немецкому языку. Микола ко дню именин решил сделать своему любимцу подарок – вырезать деревянного коня из толстого липового чурбана, который уже давно сох под навесом. День выдался солнечным и теплым. Микола пристроился на лавке в тени разлапистого дуба и стал обрабатывать чурбан топором, снимая с него лишнее. Вскоре, когда полено приобрело нужные очертания, он, положив его на колени, долотом придал ему более четкие контуры будущего коня, а затем ножом стал вырезывать плавные линии и изгибы. Холоп ловкими привычными движениями снимал с податливого дерева тонкую, с прожилками, прозрачную стружку, которая мягко падала около его ног. Петр в это время сидел напротив на низком чурбане и играл со стружкой. Он горстями брал ее с земли и подбрасывал в воздух. Та, просвечиваясь солнечными лучами, янтарными кольцами плавно падала вниз, вызывая у Петра бурю восторга.

Когда Петр взял очередную горсть стружек, нож у Миколы за что-то зацепился, сорвался и, описав дугу, молниеносно вонзился в его левую руку, чуть ниже локтя. Струя алой крови фонтаном брызнула из раны. Слуга вскочил, зажал правой ладонью рану и стал озираться по сторонам, будто что-то ища. Малыш в этот момент собирал с земли очередную охапку стружек, но вдруг почувствовал, как что-то липкое брызнуло ему в лицо. Он уронил стружки и провел руками по лицу. С испугом в глазах Петр повернулся к дядьке и, показывая ему окровавленные ладони, дрожащим голосом сказал:

– Микола, смотри – кровь! – Его нижняя челюсть затряслась, на глаза навернулись слезы, но не скатились, а остались висеть на ресницах. Петр сухо, как будто закашлявшись, захныкал:

– Микола, откуда у меня кровь?

– Петруня, барчонок мой хороший, не бойся, это не твоя кровь. – Слуга нервно стал успокаивать мальчика. – Прости меня такого неловкого, это из моей дурацкой руки на тебя кровь брызнула. Вот дьявол, – продолжал сокрушаться Микола, – ну какой же я неуклюжий, видел же, что сучок торчит, так нет, потянул дальше, будто кто под руку толкнул, вот оно и сорвалось.

Удерживая правой рукой порез, он локтем пытался оттереть от крови щеки и шею мальчика.

– Уж ты прости меня, барчонок мой любимый, холопа твово нерадивого. – И он прижал к себе локтем правой руки голову Петра.

– Хотел тебя порадовать к твоим именинам, – слуга кивнул в сторону валявшейся на земле недоделанной, залитой кровью деревянной игрушки, – а оно, вишь, как вышло, заместо коня сам себе руку срезал. Стало быть, криворук я стал. Да еще тебя всего кровью забрызгал, Господи, Матерь Божия, все исподнее твое испачкал. Эх, ма, – горестно вздохнул холоп.

– Микола, а покажи, где порез? – как-то слишком уж быстро успокоившись и проявляя детское любопытство, попросил Петр.