– Они слишком хорошо знают друг друга! – согласилась Пак. – Слишком психосоматически притёрлись.

– Десятилетия! – кивнул Гарин. – Они не индуцируют, а провоцируют друг друга.

– Тогда это не шизоиндукция, а резонансная шизофрения.

– Возможно. Есть один нюанс. – Гарин привычно забарабанил по столу тяжёлыми пальцами. – Вы сказали, доктор, что пациенты не способны потрясти друг друга новым. Верно. Но они потрясают друг друга старым!

– Конечно! – Пак встала, хлопнула в маленькие ладоши. – Конечно! Новое для них возможно только в прошлом. Как неиспользованная возможность.

– Или как невозможное использование, – заключил Штерн.

– Нового в реальном мире для них нет и быть не может.

– Быть не должно! – барабанил пальцами Гарин.

– Быть не должно. Остаётся только провокация как ревизия прошлого.

– Они используют прошлое как бесконечный шизоисточник взаимопровокаций. Дипсомания, гиперкинез, шперрунги, ангедония – лишь оболочка синдрома.

– Для них прошлое – мешок без дна, – угрожающе произнёс Гарин, гася окурок.

– Exactly! – хлопнула в ладоши Пак. – Тот самый мешок из “Тысячи и одной ночи”, в котором и спрятан весь мир. Спасибо, доктор! Хотите, я сделаю вам массаж?

– Хочу! – Гарин оттолкнулся ногами от пола, выкатился на кресле из-за стола.

Пак подошла сзади и стала массировать ему шею и плечи.

– Нам надо рассматривать их только как единый организм, – заговорил Гарин, щурясь на солнце. – Тогда мы добьёмся успеха.

– Но они ведь никогда не жили вместе. – Допив кофе, Штерн встал и заходил по кабинету. – Они не ощущают родства.

– Они вместе управляли миром.

– Это больше, чем жить вместе. – Пак с силой мяла могучие плечи главврача. – И это сильнее, чем родство.

– Мешок без дна… – задумчиво повторил Гарин, оглаживая бороду. – И мы для них тоже в этом мешке. Наша задача – вылезти из мешка. И стать тем судьёй, который приказал открыть мешок.

– Признаться, я подзабыл… что же оказалось в том мешке? – спросил Штерн, подходя к окну и осторожно трогая стекло кончиками длинных пальцев.

– Хлеб, сыр, маслины и лимон.

– Всё, что нужно для странствующего! – засмеялась Пак.

– Или для заключённого, – сурово заметил Гарин. – В нашем случае вместо хлеба у них бред особой миссии.

– А вместо сыра – ипохондрический гигантизм.

– Вместо маслин… – Штерн почесал бровь холёным ногтём. – Пожалуй, бред ущерба.

– Тогда на лимон остаются только анально-сексуальные сенсации!

Гарин положил одну титановую ногу на другую:

– Коллеги, я чрезвычайно рад, что у великолепной восьмёрки нет прогрессирующей шизофазии. Свои мысли они выражают ясно, даже Дональд и Борис.

– А Владимир?

– Он стабилен. И адекватен.

– Пока, во всяком случае… – пожал узким плечом Штерн, постукивая по стеклу.

– И ваши коктейли, доктор, тому порука! – Гарин поймал маленькую руку Пак и быстро поцеловал её. – Вы не представляете, как мучительно работать с шизофазией.

– О, представляю! – воскликнула Пак. – Но с вами мы преодолеем всё.

Штерн улыбнулся:

– Как часто повторяет наша Ангела: wir schaffen das[15].

После общения с коллегами, накинув на плечи альпийскую войлочную куртку с вышитыми дубовыми листьями на замшевых отворотах, Гарин решил прогуляться по территории санатория, как он делал всегда после ланча. С западной стороны к санаторию примыкал обширный парк с газонами, где помимо сосен и пихт росли дубы, липы, каштаны, а над небольшим искусственным прудом склонялись декоративные ивы. Гарин прошёлся по замощённым дорожкам, встретив Ангелу и Синдзо, двух медсестёр и старого садовника. Проходя мимо ограды, он заметил за её стальными прутьями невысокого человека. При виде Гарина тот подошёл ближе и приподнял шляпу, обнажив лысую голову.