Вот дурак, прости, Господи! Речь идёт о его жизни, а он тут сидит и выкобенивается. Ладно, пока поговорим, а там, может быть, мне удастся привести его в чувство.

– Почему, с вашей точки зрения, излечение страждущих является богопротивным деянием? Ну хорошо, вам не жалко себя, но другие-то люди здесь при чём? – задавая свои вопросы, я тщательно стараюсь скрыть усмешку.

– Вы занимаетесь бесовством, – как припечатывает батюшка. – Ваши воздействия на пациентов, пусть даже они и приносят им избавление от болезней, из-за невозможности объяснить их с точки зрения науки – это проявление дьявольской силы.

– Интересное толкование, – уже неприкрыто усмехаюсь я. – То есть всё, ещё не до конца изученное, для вас является, по сути, дьявольщиной. Такие явления действительно всегда пугают, но когда познание выходит на новый уровень и находится научное подтверждение, что всё вполне материально, предыдущие страхи оказываются обычным мракобесием. Церковь в своей истории многие из достижений науки объявляла бесовством. И железную дорогу, и электричество… А потом, когда приводились научные доказательства, весьма неуклюже отползала. Почему неуклюже? Потому что, насколько мне известно, эта организация ни разу своих ошибок не признавала.

– Вы богохульствуете! – с негодованием восклицает мой оппонент. – Истинна церковь Господа нашего!

– Мне кажется, отец Серафим, не стоит смешивать религию, веру и церковь, – сказав это, я внимательно смотрю ему в глаза. – Это всё разные понятия. Вам об этом должны были рассказывать, когда учили. Религия – это философия, то есть наука. Церковь – это организация, исполняющая обряды, а вера – это состояние души человека, который не может по каким-то причинам постичь религиозную философию.

Похоже, сказав последние фразы, я сделал ошибку и своими словами снова раздражил собеседника. Мне действительно кажется, что этот батюшка не отличается глубиной познаний, а значит, вести с ним глубокие беседы бесполезно.

– Господин Елизов, я не намерен вести с вами философских споров, – металл в голосе священника подтверждает моё предположение о его раздражении. – Я сюда пришёл потребовать от вас и вашего брата, чтобы вы покинули пределы моего прихода и более не творили здесь своих богопротивных деяний. Ваши воздействия на людей есть бесовщина, и, по крайней мере в моём приходе, вы должны свою деятельность прекратить.

– Не понял, кому и что я должен, – и снова усмехаюсь. – В моём представлении я должен только своим пациентам. Если вы сюда пришли лишь за тем, чтобы сказать то, что сказали, вы просто зря потратили своё время, кстати, и моё тоже. И вообще, не слишком ли много вы на себя берёте? Вы здесь без году неделя и уже пытаетесь установить свои порядки. Напомню вам: у нас государство светское и указания церкви не могут приниматься как обязательные к исполнению. Всё останется, как есть, и вам придётся с этим смириться. Ваше право в своих ежедневных проповедях поминать нас с братом недобрым словом, а мы тем не менее спокойно будем продолжать вести свою, уверен, богоугодную деятельность, как делаем это уже более десяти лет. Повторяю: вы человек у нас новый, и не следует приходить в чужой монастырь со своим уставом.

Отец Серафим опять смотрит на меня тяжёлым взглядом, в котором читается яростное неприятие складывающейся ситуации, ищет слова возражения, но не находит.

– И всё-таки давайте поговорим о вашем здоровье, – меняю я тему.

– Я не буду говорить с вами о своём здоровье! – он вскакивает, и мне кажется, что сейчас воскликнет: «Чур! Чур меня!»

– Сядьте! – прикрикиваю я. – Вы что, не понимаете, что речь идёт о вашей жизни? При таком заболевании можно сказать, счёт отпущенного вам срока идёт на дни, а вы тут… глупостями занимаетесь. Повторяю, вам необходимо срочно серьёзно обследоваться у онколога. Томографию мы можем вам сделать и здесь, но, думаю, этого будет недостаточно. Поэтому готов отправить вас на кафедру онкологии в медицинский университет для полного обследования.