– Смысла нет, – говорит он, поглощая свои конфеты и скручивая голубые фантики тугими жгутиками.

«Это называется дроп13, – читает Грета, повернув дневник страницами к свету, льющемуся сквозь тонкие занавески. – Хочется помочь, но я не знаю как. Любое сочувствие похоже на жалость, и всё, что я могу – это перестать веселиться тоже. Мне хочется утешить, но чем больше я вмешиваюсь, тем сильнее ты погружаешься в боль, будто догоняясь так необходимой тебе и тщательно выверенной дозой».

Далее буквы сливаются в ком, слова налезают друг на друга, пожирая пробелы, а отдельные остаются недописанными или уходят в каракули. Грета напрягает зрение, подносит дневник к носу.

– Вот нет, чтоб нормально писать! Чему только тебя в школе учили! – ворчит она, пробежав пару абзацев по диагонали.

Затем обильно слюнявит палец, перелистывает страницу и вчитывается в бегущие строчки дальше.

«Я провоцирую его делать больно, потому что мне так привычнее – жить в боли. Он и сам не понимает, зачем так жесток со мной. Мне нужна любовь, так же остро, как кислород, но чистый кислород – это яд. Моя любовь неизлечима.

Я беру без разбору, убеждая себя, что это тот самый мужчина, как если бы жизнь каждый раз говорила: «Пока всё не съешь – из-за стола не встанешь!» И я давлюсь и ем то, что она даёт мне, соглашаясь на первое встречное.

Доедая до конца, до крошки, вылизывая тарелку…»

Грета, читающая дневник и уже пять минут как натирающая зеркало тряпкой, вдруг застывает, и её накрывает воспоминаниями из детства.

– Сиди и ешь, ясно?! – рычит мать, и маленькая девочка сжимается от ужаса, гремящего над головой. – Пока всё не съешь – из-за стола не встанешь!

Грете восемь.

Перед нею в тарелке – остывший пресный суп с кусками наломанной моркови, серыми кубиками картошки, уродскими стручками гороха и миниатюрным кочанчиком капусты, плавающим по центру. Последний кажется таким привлекательным, что девочка ведётся на это – вылавливает ложкой, кладёт в рот. Но, раскусив, понимает, что в нём сконцентрирована вся квинтэссенция мерзости этого супа. Грета с отвращением глотает раскусанный напополам кочанчик, но он застревает в горле. На глазах выступают слёзы, и она непроизвольно всхлипывает – получается громко.

– Заткнись, а то получишь! – шипит мать.

Получасовые рыдания, которые предшествовали обеду, играют с маленькой девочкой злую шутку – она начинает не икать, а хуже – безобразно и громко всхлипывать, – это происходит помимо её желания, непризвольно.

– Я что сказала? – кричит мать уже в голос, и её глаза вмиг белеют от ярости. Рывком, за волосы она стаскивает дочку на пол.

С грохотом уронив табурет и отбросив во взмахе руки ложку, которая с бряканьем отскакивает от стены, Грета жёстко приземляется на копчик. Женщина тащит её в угол – место, где происходит наказание временем, – и та кричит, волочится, не успевая перебирать ногами. С размаху обезумевшая мать швыряет её головой в пол.

Неизвестно ещё, что хуже: эта капуста, застрявшая в горле или бесконечное стояние на коленях в тёмном углу. В поле зрения появляется ремень, и дальше мать орёт и одновременно лупит её, отбирая последнее – веру в то, что та достойна просто хотя бы жить.

Девочка вырывается, бежит в комнату и прячется под кровать, но мать тяжёлыми шагами настигает её, откидывает покрывало, обнажая перед жестоким миром, и за ногу вытаскивает наружу.

– Ещё не так получишь! – остервенело кричит она, сдирая с Греты колготки.

Ремень приходится пряжкой по тонким ногам. Девочка взвизгивает, прикрывается и словно стальными прутами получает ещё и по пальцам. Боль запредельная.