– Больно-о-о! – взвизгивает Соня, подскакивая.

Он заваливает её обратно и продолжает. Она корчится, закрывается руками, получая ещё и по пальцам. Раз за разом ветка жгуче, с хлёстом опускается на тонкую кожу, оставляя полоски, и Соня надрывно, захлёбываясь, кричит:

– Больно!

Её спина – это бледное полотно, и он – раз за разом – рисует длинные шрамы, рассекая её до крови.

– Бо-о-ольно!

Он не слышит её семь раз подряд. Соня заглатывает воздух рывками, уродливо всхрипывает, – и сознание шустрой птичкой выскакивает из тела.

Начинается страшное.

В животе появляется нечто чернявое, с щупальцами и присосками. Выделяя едкую слизь, оно лезет сквозь тесное горло, застревает в глотке и этим душит, так что Соня истошно закашливается, скатываясь с матраса на пол. Ей кажется, что здесь и сейчас она задохнётся или же наблюёт кишками прямо на исцарапанный, старый паркет. Пальцы давят на рёбра, корябают кожу, чтобы добраться до лёгких и дать им живого воздуха. Живот титанически сводит.

– Леди? – мужчина подходит ближе.

Она подползает к его ногам и чужим голоском мурчаще поёт:

– Не выпускай её никуда, гер-р-рой.

– Что?

Чудовище пухнет, заполоняя собою тело, превращая его в бесформенный сгусток. Вместе с этим проходят и судороги, – молниеносно. Всё погружается в хаос. Сознание меркнет.

В голове приказами мелькают отдельные мысли.

«Выйди». Как есть голая она встаёт и с целеустремлённостью зомби идёт в комнату, где ввиду летней жары открыта балконная дверь.

Двенадцатый этаж.

Ей надо выйти.

Из стены выпрыгивает нечто въерошенное: взвизгнув фальцетом упоротое: «Банзай!», врастопырку, отклячив хвост, оно распластывается лепёшкой и едет по паркету прямо Соне под ноги. Та запинается о живую преграду и падает на бок, неловко подмяв под себя руку. Чёрное нечто комично мявкает и с кошачьей сноровкой прыгает в противоположную стену, где и исчезает.

«Бред какой-то. Что за… Кошка?»

«Кошка».

Секунды замешательства. Она механистично встаёт, подходит к двери, распахивает её, выходит на балкон и рёбрами налегает на край, за которым начинается пропасть.

Мужчина успевает догнать. Он грабастает её негнущееся, будто палка тело и уволакивает вглубь квартиры.

Глаза Сони пусты, смотрят слепо. Он толкает её в кресло-мешок, – в воздух взлетают и опадают волной пушистые пряди волос, – и торопливо закрывает балконные двери на обе ручки.

«Оденься». Словно кукла, взмахнув конечностями, она выбирается из кресла и направляется в спальню, но, увидев на пороге ветку, отшатывается, словно от вида подохшей крысы.

«Неважно. Иди голой. Иди». Она шагает в прихожую, но мужчина преграждает ей путь. Взволнованно говорит:

– Вам туда нельзя.

– Почему же? – дебильная улыбка расползается по Сониному лицу, губы трясутся.

Мужчина заворачивает её на кухню. Усаживает на диван.

Соня пристально смотрит на узкую форточку, затянутую сеткой. Отворачивается. Встаёт. Упрямо идёт на выход, – улыбка висит на лице точно дождик на лысых ветках выброшенной новогодней ёлки. Мужчина возвращает её обратно.

…Трое суток она отсутствует: пьёт, ест, глядит тупо или сквозь стену, и упорно хочет уйти. Он убирает с кухни ножи, заточенные по-самурайски. Закрывает наглухо балконные двери, откручивает ручки. Входную тоже закрывает на ключ, а саму Соню привязывает к себе верёвкой, охраняя её от неминуемого – самой себя.

На нём нет лица, смотреть жалко: осунулся, измождён, футболка измята. На ночь они остаются связанными, и перед сном он сопровождает Соню в туалет, оставаясь снаружи, за приоткрытой дверью. А утром отвязывает и сидит на диване, рядом, боясь уснуть. Клюёт носом. Поверхностно дремлет.