Когда Оскар, не отпуская меня, ведет за собой к парапету, я так сильно волнуюсь, что могу лишь рвано дышать. Вот только от чего больше – от открывшейся красоты или от того, что этот невероятный таинственный мужчина рядом?

Несколько минут мы молча стоим рядом и смотрим на огни вечернего города. Сейчас уже достаточно стемнело, чтобы иллюминация выглядела восхитительно. На улице прохладно и свежо. Я в платье, и хотя поверх надето теплое пальто, мне слегка зябко. Оскар придвигается ближе, обнимает меня – нарочито аккуратно, будто желая соблюсти невидимые границы. От этого простого жеста меня бросает в жар. Мысли хаотично скачут в голове – от того, что надо бы вообще-то отстраниться, до тех, в которых я мечтаю, чтобы мужчина обнял меня крепче и…

Что за “и” будет дальше, я себе думать не разрешаю.

– Здесь очень красиво, – тихо говорю, наслаждаясь моментом. Кажется, что я будто нырнула в параллельный мир, где надо мной не висит долг перед семьей, где нет отца, готового отдать меня замуж по своему усмотрению. Где нет строгих правил, и можно просто жить, как хочется. – Спасибо.

Оскар чуть отстраняется, и я разворачиваюсь так, чтобы увидеть его глаза. На его лице бесстрастная маска – спокойная, непроницаемая. Но вместе с тем я снова улавливаю в его взгляде странную потребность.

– Спой мне, – вдруг просит Оскар. – Спой еще раз.

Удивленно смотрю на него. Признаться, я не думала, что ему вообще такое интересно. То есть тот факт, что мужчина в принципе видел мое выступление, конечно, говорит о том, что он, очевидно, заинтересовался. Но… Пением? Моим голосом?

Ловлю себя на том, что испытываю легкий укол разочарования. Может быть, он тоже продюсер, и дело в этом?

– Спеть? – переспрашиваю, стараясь не показать, что расстроилась.

Взгляд Оскара вспыхивает по-особенному, и тот медленно кивает.

– Спой. Как сегодня.

Это непривычно, но я все-таки тихо-тихо начинаю напевать сегодняшнюю песню. Для меня вокал – часть меня. Я пела, сколько себя помню. Мама никогда особенно серьезно к этому не относилась. Пока у отца дела шли хорошо, мне позволяли заниматься с преподавателями по вокалу. Но никто и никогда не смотрел на поющую меня так, как смотрит сейчас Оскар.

Словно это лучшее, что он когда-либо слышал. Точно это важнее всего на свете. Будто я делаю что-то невероятно прекрасное.

С каждой строчкой уверенность во мне растет – меня так вдохновляет его молчаливая, но такая красноречивая реакция, что я и сама уже наслаждаюсь песней. Практически проваливаюсь в то самое состояние, что было сегодня на сцене – и только потемневшие, едва ли не черные глаза Оскара удерживают меня в этой реальности.

Второй раз за день я пою эту песню, но кажется, что именно сейчас она приобретает какой-то особенный смысл, когда слова звучат вот так – когда мы смотрим друг другу в глаза:

“Я буду ждать тебя вечно, лишь только сердце твое отзовется, и я приду…”

Я успеваю лишь коротко вдохнуть, как Оскар резко подается ко мне, и его твердые, горячие губы накрывают мои.

Это мой первый настоящий поцелуй.

Первый…

Настоящий…

Запоздалая мысль о том, что это должно происходить с мужем, влетает ко мне в голову. Но она не тормозит меня, напротив. Я вдруг чувствую острый прилив радости.

Пусть я заперта в клетке условностей и семейных традиций. Но этот маленький протест и глоток свободы навсегда останется со мной.

Я неумело отвечаю Оскару, позволяю ему углубить поцелуй, поддаюсь его губам, млея в его сильных руках.

Кислорода не хватает, но я боюсь оторваться, боюсь все прекратить – ведь тогда настанет “после”. Момент, когда придется посмотреть друг другу в глаза.