Можно сказать, что в Бэткоме отражалось минувшее бурное столетие. Ветра политических перемен клонили его во все стороны, и за сто лет деревня и ее население поняли, что вернейший способ выжить – подстраиваться и быть гибкими. И памятником податливости их натуры служили развалины монастыря к западу от деревни. Словно и не было столетий мирного сосуществования церкви и богобоязненных местных жителей. Словно никогда они не трудились в монастырских садах, не получали работу, помогая монахам во время жатвы, не отдавали ежегодно нескольких мальчиков в учение каменщикам на строительстве величественного дома слуг Божьих, не протягивали руки за милостыней во времена нужды и бедствий. Когда Генрих VIII рассорился с Римом и монастыри разграбили, Бэтком отвернулся от них, ни один деревенский житель не поднял вилы от возмущения. Место, где веками жили и молились монахи, разорили, разграбили и осквернили, оставив кучу камней.

Скромная церковь на южном конце главной улицы, напротив, процветала. Она была без затей выстроена из простого камня, окна ее большей частью украшены не были. Только в одном светился богатый витраж, изображавший воскрешение Лазаря. Церковь стала средоточием жизни и, разумеется, местом поклонения Богу. Один за другим осмотрительные церковные старосты изжили любые приметы папизма или неприкрытого богатства, оставив пустое, сдержанное помещение, отвечавшее желаниям сперва одного монарха, потом другого и зловеще говорившее о спартанских вкусах грядущих лет. Прихожане тихо проскальзывали на свои места на скамьях без подушек и считали за счастье, что их не вверили попечению кого-нибудь из более радикальных проповедников, бродивших по Уэссексу в поисках отзывчивых ушей для пуританской веры. Приходским священником, к тому времени утвердившимся во главе церковных и мирских дел, служил в Бэткоме достопочтенный Эдмунд Бердок, шириной в ладонь, тщедушный, с тихим голосом – но не стоило обманываться, воля у него была стальная.

Бесс нравилось на воскресных службах. Обиходив скотину и завершив дела по дому, женщины семейства Хоксмит, как и все женщины в округе, облачались в новые платья, если такие у них водились, надевали свежие воротнички, манжеты и фартуки, если нарядов поновее не было, крепили чепцы и отправлялись в церковь. Если день выдавался погожий, шли пешком; если нет, Джон уговаривал кобылу встать в оглобли возка, и они ехали в деревню.

В тот день солнце быстро поднималось в ясном небе, и семейство счастливо шагало по сухой дороге в Бэтком, радуясь грядущему общению с людьми. Для Бесс то была единственная на неделе возможность посмотреть на деревенских жителей и послушать местные сплетни. Мать беседовала с ней о бедах, проистекающих из подслушивания, но было что-то непреодолимо привлекательное в обрывках разговоров, в быстро мелькавших перед глазами чужих жизнях. Жизнях, в которых, казалось, было куда больше разнообразия и веселья, чем в ее. Как ни любила Бесс свою семью, ей втайне хотелось чего-то большего. Что бы это могло быть, она понятия не имела, но была уверена, что оно где-то есть, если бы только понять, как его отыскать! Пока же она довольствовалась тем, что могла почерпнуть из материнского ремесла и подпитывала стремление к приключениям крохами чужой жизни. Богослужебный обряд ее не интересовал. Она смутно помнила часы, когда во время пения гимнов играли музыканты и на стенах церкви мерцали поразительные хоругви и гобелены. Теперь, однако, все было куда безрадостнее. Церковь ничем не была украшена, если не считать цвета, привнесенного паствой, хотя даже женские платья неуловимо изменились, следуя нынешним требованиям умеренности и простоты. Бесс считала это большим огорчением. Священник, истинное воплощение сдержанности и смирения, с кафедры призывал паству жить жизнью божеской в безбожном мире. Бесс желала принять Господа и изо всех сил старалась вести себя, как – согласно тому, чему ее учили, – Ему угодно. Она завидовала истинно верующим. Видела, как сияют их лица, когда они молятся или поют, сидя на скамьях. Смотрела, как они кивают и улыбаются, когда проповедник напоминает о милости Господа и Его любви. Бесс никогда бы не осмелилась высказать свои мысли ни одной живой душе, но она не замечала проявлений всей этой любви. Где их искать? Не в бедности и голоде, которые ждали бы всех, если посевы погибнут и урожай будет плох. Не в жестокой поступи болезни, шедшей по следам семей и крушившей под своей пятой слабых и старых. Не в муках родов и не в горе от потери детей.