Свет становился все ярче. Тело вдруг стало совсем легким. Я застонал, то ли от усталости, то ли от ужаса, и попытался сосредоточиться. Лирр. Огонь. Кровь. Колеблющийся оранжевый свет.

Я подтянул ноги, приподнялся и оперся о стенку невидимой каюты. Стрекозы внутри фонаря проснулись, почуяв мое движение. Их крылья трепетали и гудели, свечение усилилось.

Что-то пронеслось по Темным водам мне навстречу, быстрое, как змея в траве, но гораздо крупнее, и с множеством конечностей. Кошмар моего детства, воплощение страхов, одолевавших меня в те дни, что я против воли провел в Ином еще ребенком. Только монета спасла меня тогда, и только она могла спасти сейчас. Но ее не было. Я сунул руку в карман и ощутил лишь холодную призрачную плоть. Слишком далеко углубился в Иное и потерял связь с собственным телом.

Я сделал глубокий вдох, и так до тех пор, пока Иное не исчезло. В ушах стоял рев, сердце колотилось. Последнее, что я увидел, – это как оранжевый свет понесся куда-то на восток.

Я возвращался в собственное тело и тут же терял его. И так бесчисленное количество раз. Сосредоточившись на грани между мирами, на той грани, где время не имело никакого значения, а такие, как я, могли видеть будущее, прошлое и настоящее одновременно, я попытался выскользнуть из Иного до того, как меня захватят видения. Но оказался недостаточно проворен.

Передо мной всплыли различные образы: Мэри Ферт на пыльной дороге, держащая пистолет у головы мужчины, Чарльз Грант с окровавленным лицом, я в летней Пустоши, заросшей гигантскими деревьями.

Я выудил из кармана монету и сжал ее в ладони. Видения рассеялись, мир стал реальным. Я упал на пол и лежал, глядя в потолок, совершенно спокойный.

Видения таяли, но мне удалось удержать последнее, где была Мэри с пистолетом. И это показалось мне странным, ведь ко мне приходили десятки подобных видений каждый день, о ком угодно и о чем угодно, и, как правило, было совершенно бесполезно пытаться разгадать их.

Я отчетливо понял, что не смогу найти Лирра. Может, более сильный видящий был способен найти человека, ни разу не прикоснувшись к нему.

Может, более сильный видящий мог бродить в Ином, не боясь оказаться в ловушке. А может, он даже мог жить на шаг впереди всех прочих и мириться с собственными предчувствиями, неудержимый и куда более ценный.

Я же был таков, каков есть, – несовершенный и сломленный.

И в ловушке. Если я вернусь к Слейдеру без результата, меня завтра же бросят в доках Уоллума, одинокого и опозоренного. Я потеряю единственный шанс искупить вину в глазах мира, своей семьи и самого себя.

Гнев разгорался внутри, и его пламя полностью выжгло тревогу и холод. На смену пришло тлеющее негодование. Я накрыл ладонью пульсирующую от боли грудь и прикрыл глаза.

Что ж. Слейдер угрожал мне и требовал невозможного. Я дам ему кое-что взамен, пусть даже совесть будет мучить меня.

Ложь.

– Вы уверены, что он направляется на Десятину? – спросил капитан, наблюдая за мной за столом в каюте. Из окна открывался вид на заснеженное побережье, частично скрытое шторами.

– Не могу утверждать со всей уверенностью, – предупредил я, – но в этих местах больше ничего похожего нет.

– Неплохо, – кивнул Слейдер, и я понял, что он доволен, пусть не мной, но этим поворотом в развитии событий. – Проследите, чтобы корабль был готов к отплытию, а затем отдохните, мистер Россер.

Девочка из Пустоши тонет. Ее охватила паника, она барахтается голышом в черной воде полуночного пруда.

Руки матери подхватывают ее и поднимают над поверхностью воды. Девочка пытается отдышаться, повиснув у матери на шее. Маленькие руки дрожат.